Казалось бы, о муроме можно очень много говорить, по­тому что г. Муром, наряду с Новгородом, Киевом, Росто­вом, Суздалем, принадлежит к числу древнейших городов Русской земли и далеко старше Москвы; но беда в том, что летописи дают нам одно лишь название города Мурома; мы решительно ничего не знаем ни о пространстве Муромской земли, ни о том, велико ли было её население, хотя уже в 864 г.


Муром подчиняется Рюрику, который ставит там свое­го правителя. Решая вопрос о происхождении имени самого города и племени муромы, мудрствовали различно при объяснении этого племенного названия. Так, Повесть о водворении хрис­тианства в Муроме говорит: «создание града им стены каменны и мрамарны, и оттого нарицается Муром»; Энцикло­педический Лексикон Брокгауза и Эфрона переводит слово мурома по-русски «люди на суше», благоразумно умалчивая, из какого именно финского языка происходит это слово.


Слово мурома всего проще производить или от мерянско-черемисского глагола мурам — «пою», от которого страдатель­ное причастие наст, врем, муромо будет значит по-русски «вое­певаемое, поемое», то что поется, т.е. песня; более распрост­ранительное толкование, сообразно с духом языка, дает воз­можность перевести это слово, как «место пения» или «место веселия».

На эрзянском наречии мордовского языка слово морамо значит «пение», а также музыкальный инструмент вроде гуслей, от глагола морамс — «петь, играть». Что касается эти­мологии Энциклопедического Лексикона, то она несостоя­тельна уже потому, что в чисто финском языке (suomi) нет слова muro или mur, в значении «человек», хотя шаа и значить «земля», стало быть, автор заметки словаря для объяснения слова мурома взял вотско-зырянское слово мурт — «человек» и финское слово шаа — «земля»; одно непонятно, каким обра­зом из фантастического и лингвистически недопустимого murtmaa получилось «мурома»?

Точно также непонятно, ка­ким образом мурома можно переводить «человек на суше», когда это должно значить по-русски — «человеческая земля».

Кроме г. Мурома, есть несколько хорографических назва­ний с этим или подобным ему именем.



Невозможно разграничить поселения муромы от поселе­ний вятичей, осевших по верхнему течению Оки, в местности, покрытой озерами, болотами и непроходимы­ми лесами. Осевшие около муромы вятичи жили мирно со своими соседями.

Летопись не знает ни одного случая столкновения между финскими аборигенами и славянскими пришельцами: те и другие быстро начали смешиваться и селились в крае чересполосно. Муром и другие крупные пункты населены были как вятичами, так и муромой.

Тесному сближению много способствовало то обстоятельство, что оба племени коснели в язычестве; трудно сказать, кто был из них больше предан язычеству, а по культуре мурома стояла, пожалуй, выше вя­тичей, если основываться на хорографических данных: ей хорошо было известно литейное мастерство.


С течением вре­мени слияние обоих племен достигло такой степени, что уже первые страницы Начальной летописи говорят о Му­ромской стране, как представляющей собою по населению нечто цельное, и во главе этого целого стоял город Муром, предмет вожделений киевских князей, который, собственно говоря, мало представлял привлекательного: население от­личалось грубостью нравов, а край был беден, и только гео­графическое положение Мурома на великом водном пути придавало ему значение.

В конце X в. Муром попадает под власть киевских князей, а в 988 г. Владимир св. отдал этот город в удел младшему своему сыну Глебу, который, таким образом, является пер­вым удельным Муромским князем. Глеб долго правил Муро­мом заглазно и появился там, по словам Лаврентьевской ле­тописи, не раньше 1010 г.; он поселился верстах в двух от города, в укрепленном дворе, и, по-видимому, мало имел влияния на жителей г. Мурома, не подчинявшихся его влас­ти и остававшихся в грубом язычестве. В 1015 г.


Глеб был веро­ломно убит своим братом Святополком, и с этого времени до 1054 г., когда Ярослав Мудрый завещал Чернигов и Северскую землю вместе с Муромскою областью сыну своему Святославу, Муром совсем не упоминается в летописях. Свя­тослав Ярославич умер в 1076 г., и Муромско-Рязанская об­ласть досталась его младшим сыновьям — Ярославу и Олегу, причем Муром управлялся через посадников.

Не сдерживаемые твердою княжескою властью, муромцы принялись за разбои по pp. Оке и Волге. К началу XI в. Муром успел уже сделаться важным торговым пунктом С.-В. Руси и вел торговые сношения с волжскими болгарами. Многовод­ная Ока давала болгарам возможность являться в Муром це­лым караваном судов: местный пушной товар, мед и воск обменивались в Муроме на произведения Востока — шелко­вые ткани, бисер, бусы и различные металлические изделия. Кроме болгар сюда наезжали торговые люди из Киева и Чер­нигова. Вот этих-то купцов и грабили муромцы.

Обиженные болгары обратились с жалобой к Олегу и Ярославу Святосла­вичам, но, не получив удовлетворении, сами взялись за ору­дие; в 1088 г. они захватили Муром и разграбили его. В 1095 г. Олег начал войну с великим князем Киевским Святополком, сторону которого принял Владимир Мономах. Сын Мономахов - Изяслав.— в том же году пришел из Курска в Муром, и муромцы, недовольные олеговыми посадниками, охотно приняли Изяслава.


В следующем году сам Олег явил­ся у стен. Мурома с войском и потребовал от Изяслава, чтобы тот удалился из его отчины; но Излслав, надеясь на свою многочисленную рать, бодро вышел против Олега. У ворот г. Мурома 6 сентября 1096 г. произошла упорная битва; Изяслав пал мёртвым, а войско его обратилось в бегство. После этого Олег уже сам напал на владения Мономаха, взял горо­да Ростов и Суздаль, а пленных жителей отвел в Муром; но другой сын Мономаха — Мстислав возвратил означенные го­рода, а Олег вынужден был бежать в Рязань. В 1097 г. на съез­де в Любече князья поделили между собой волости, и их борьбе был положен конец: области Муромская и Рязанская достались Ярославу Святославичу, который таким образом сделался родоначальником князей рязанских и муромских.

Князю Ярославу приписывается крещение муромы и утверждение христианства в муромских пределах; такое за­ключение выводится нашими историками (Макарием, Фи­ларетом, Иловайским и Знаменским), но оно едва ли осно­вательно, хотя бы потому, что крещению подлежала не одна мурома, но и вятичи; те и другие упорно держались языче­ства, и трудно было Ярославу справиться с таким делом; христианская проповедь в силу вепрей должна была затя­нуться на долгие годы.

В «Повести о водворении христиан­ства в Муроме» виновником обращения в христианство му­ромцев выставляется ещё св. благоверный князь Константин Муромский, но дело в том, что в Муроме никогда не бывало князя с этим именем; самое житие князя Константина на­писано только в XVI в., уже после того, как Иван Грозный, отправляясь походом на Казань и пробывши в Муроме две недели, дал обет пред мощами князя Константина с чада­ми, в случай победы над татарами — построить на месте их погребения храм.

По взятии Казани, Иван Грозный в своем присутствии (6-го июня 1553 г.) вскрыл мощи кн. Константи­на, оказавшиеся нетленными. Затем Грозный приказал выст­роить храм, поручил его освятить рязанскому епископу Гу­рию и устроить при храме монастырь. Таковы факты, сооб­щаемые исключительно одним житием, да и то спустя слишком четыре столетия после смерти князя, так как лето­писи не сохранили нам никаких известий об утверждении христианства в Муроме, равно и о личности самого князя Константина.

Автор жития в своем рассказе руководствовал­ся одними преданиями, причем, по обычаям того времени, заботился не столько о восстановлении исторической исти­ны, сколько о том, чтобы нарисовать умилительную картину крещения муромлян в р. Оке и начертать идеальный облик виновника события, князя Константина, подвиг которого ему хотелось бы приравнять к деянию св. Владимира. Житие отличается, кроме того, крупными хронологическими ошиб­ками: по «Прологу» крещение Мурома относится 1192 г., по «Повести» — к 1223 г., и ни с той, ни с другой датой нельзя согласиться, потому что со времени Любечского съезда 1097 г. городом Муромом непрерывно правили христианские кня­зья, которые могли исподволь обратить муромцев в христи­анство. Невероятным представляется также показание жития о том, что св. Константин был сыном вел. кн. Святослава киевского (1180—1195), потому что в это время Северо-вос­точные удельные княжества находились в зависимости не от киевского, а от владимирского великого князя. Скорее всего, на первый взгляд, может итти речь о другом Святославе — черниговском, который некоторое время (1073—1076) был киевским великим князем и имел сына Ярослава, умершего в 1129 г.

Имя Константина он мог приять при пострижении, перед смертью своей, а по характеру своему, как это видно из летописи, Ярослав, интересовавшийся вопросами веры и находившийся в переписке с митрополитом Никифором, удобнее всего мог бы заняться распространением христиан­ства в своем уделе. Но, к сожалению, из «Хождения» Дании­ла Паломника известно, что христианское имя Ярослава было Панкратий, а не Константин.

Несмотря на вопиющие исторические противоречия, бла­годаря которым проф. Глубинский решается даже совершенно лишить житие характера исторической достоверности, нахо­дя, что весь этот рассказ есть ничто иное, как вымысел, обязанный своим происхождением общим силам верующих муромцев, или же — составителю жития, ритору XVI в., — несмотря на это, мы находим в житии очень много архаи­ческих черт.

Верования муромы

По словам «Повести», после смерти св. Глеба муромцы, т.е. как вятичи, так и мурома, оставались грубыми язычниками. Болезни глаз они лечили в особых колодцах, имевших, по их верованию, чудодейственную силу, причем бросали в колодцы серебряные монеты, в виде жертвы.

Они развешивали над дуплами разных деревьев платки или поло­тенца, которым покланялись, принося при этом коней в жертву своим богам; вместе с покойником они зарывали в могилу особые плетения из ремней, приспособленные для лазанья по деревьям; наконец, справляли по умершим свое­образные тризны, сопровождавшиеся битвами и драками, а также царапаньем лица, в знак глубокой горести о покойни­ке.

Придерживались муромцы и мусульманских верований, называя «скверного Моамефа» своим пророком, с которым они познакомились через волжских болгар. Расчленяя эту часть «Повести» на составные элементы, мы можем выделить две группы фактов — общую славянам и финнам и чисто финскую. Почитание родников и колодцев с принесением жертвы было свойственно тем и другим; те и другие одинаково приносили богам в жертву коней.

Не толь­ко вятичи, но и все славяне любили конину, которая прода­валась на рынке рядом с зайчиной ещё в XIV в.; недаром в XIV в. на исповеди полагалось спрашивать: «ци не ядал ли векшину или бобровину или конину в погани?» Точно также тризна по умершим справлялась финнами и славянами, у последних, пожалуй, даже более торжественно. Но развеши­вание на священных деревьях платков и полотенцев и поло­жение в могилу ременных плетений - черта чисто финская.

Древолазное ременное плетение, это — плетеная лестница, которую мурома клала с покойником, чтобы помочь ему пе­ребраться в загробный мир чрез глубокую пропасть. Доныне обвешивание полотенцами и холстом почитаемой святыни (напр., иконы) всего сильнее сохранилось в таких местнос­тях, где население состоит из обруселых инородцев: это — отголосок седой финской старины, когда божество счита­лось обитающим в дереве или временно посещающий его, а полотенце указывало, куда должен был молящийся обра­щать свои взоры.

Точно также известная степень наклоннос­ти к мусульманству была и доныне остается свойственной нашим приволжским финнам, но не русским. Любопытна также другая «Повесть о князе муромском Петре и супруге его Февронии», которые из летописи извес­тны нам под именами Давида и Евфросинии. Написанная около половины XVI в., повесть эта, вместе с исторически верными сведениями, заключает в себе известия легендар­ные, плод народного воображения. Таково, напр., сказание об Агриковом мече, которым князь Петр убивает змея-со­блазнителя, прилетевшего к супруге брата его Павла.

По сло­вам проф. Ключевского, «повесть имеет значение, как па­мятник, ярко освещающий неразборчивость, с какою древ­нерусские книжники вводили в круг церковно-исторических преданий образы народного поэтического творчества, но для выяснения этнографического облика муромы она не дает почти ничего; можно лишь догадываться, что отец Евфросинии — древолазец-бортник, крестьянин дер. Ласковой (в 5 вер­стах от Солотчинского монастыря), был хороший для своего времени знахарь и ворожец».

Дальнейшая судьба Муромского княжества хотя и могла бы представлять значительный интерес, но позднейшие ле­тописные известия не расширяют наших сведений ни о рас­пространении племени муромы, ни о пределах Муромского княжества; можно сказать, что все наши сведения об этом княжестве ограничиваются одним лишь г. Муромом, и один он упоминается в тех случаях, когда в летописи идет речь о набегах казанских и ногайских татар.

Причина понятна: пос­ле основания Касимовского уезда, занявшего часть древней Муромской области на левом берегу Оки, примерно от устья р. Гуся на 3. до устья р. Унжи на В., в том месте, где Ока делает крутой поворот к Ю., образуя большой угол, уходя­щий вершиною в Тамбовскую губ., — Муром оказался отре­занным от западной части чисто муромской территории, рас­положенной далеко вверх по Оке. Можно бы думать, что бли­жайшими окрестностями г. Мурома ограничивается вся территория поселений муромы.

Но в наших руках есть верное средство разрешить этот вопрос совершенно новым путем. Для того, чтобы восстановить пределы этой территории и дать картину быта древнейшего населения этого края, в на­шем распоряжении имеется огромный запас хорографических названий и обширный археологический материал, со­бранный в этом краю. Результат изучения этих названий в пределах муромы на р. Оке уже отчасти намечен при анализе Мерянской земли. Нам приходится теперь изучать правый берег Оки отдельно от левого.

Хорографические названия

Если левый берег Оки поражает нас обилием хорографичсских названий, которые с большою легкостью объясняются из черемисского языка, отличаясь при том зна­чительным однообразием в лингвистическом отношении, то правая сторона Оки представляет нам несколько наслоений хорографических названий, начиная с названий чисто ме­рянского характера, продолжая названиями мордовскими, древнерусскими и кончая татарскими; последние относятся к более новому времени, именно ко времени Василия Тём­ного, который водворил царевича Кайсыма с его ордой на берегу Оки, в г. Касимове и ближайших к нему окрестностях.

В названиях рек замечается то же самое соотношение; то время как левые притоки Оки большею частью звучат по-мерянски, притоки правой стороны в значительной степени обнаруживают элемент мордовский и отчасти татарский. Начнем с р. Оки. Слово Ока можно объяснять двояко: от черемисских слов ака, акай — старшая сестра и ока — кисть.

Если принять во внимание, что реки с такими названиями, как Сестра, Внучка, встречаются в пределах Московской и Владимирской губ., наряду с названием реки Снохина или Свояченицына (Нудал), то имя Оки будет вполне понятно.

Имя реки Клязьмы мы пока оставляем без объяснения.

Из притоков Клязьмы всего лучше объясняются левые:

Шерна (Серая) — «сладкая»;
Киржач Болыи. и Мал. — «сережная река»;
Шередарь (от шере + дур = в сладкой стороне) — «сладкая»,
Пекша — (от пукш) — «стрельная»;
Колокша (от колокташ прич. наст, колоктышо) — «убойная»;
Нерлъ (от нур + ле) — «болотистая», а её притоки:
Шаха — «мостовая»,
Ирмиз — «куропатка»,
Селекша (от шелык — ограда) — «городильная».

Из самостоятельных притоков Оки,

Мотра (от мотор) будет значить по-русски — «красивая»,
Колнъ — «рыбная»,
Илемна — «жилая, обитаемая»,
Вужа — «корневая»,
Унжа — «смирная».

Из озёр отметим:

Коломшце — «кладбищенское, могиль­ное»,
Виша (от вши — открытый, отворенный) — «откры­тое»,
Сахтыш и Сака — «подвесное».

Из болот:

Нужпольское (от нуж + пал) — «крапивное».

Из мелких речек укажем:

Куржа (от куржам — бегаю, кур-жон — горелки) — «игровая»,
Урол (от ороло — караул) — «караульная»,
Ингерь (Ингирь) — «ключ, ручей»,
Юга — «река»,
Ухтахма — «водопойная».

Обратимся теперь к мелким речкам и селениям уездов Гороховецкого, Муромского, Меленковского, Судогодского и Покровского.

Речки:

Илинда (от илемо + дэ) — «нежилая».
Индрус или Вындрус (от йындырэм — изнуряю, мучу) — «Мучительная».
Чуца (от чычам — затворяю, лучше от чычы — дядя) — «Запертая» «Дядина»
Оз. Карасново (от карас — карась) — «Карасиное».
Сура (от мерянско-черем. сура — пиво).
Ср. рч. Пьяна. Коварда (от кубар + дэ) — «без моста».
Кортынъ (от кор — овражек + дэне — при) — «Приовражная».
Велетьма (от велетэм — приказываю отливать, плавить) — «Литейная».
Идомка (от идым — гумно) — «Загуменная».
Болыи. и Мал. Кутра и Кутринская вершина (от кутарэм — беседую) — «беседная».
Бачка (от ваче — плечо) — «плечевая».
Ср. село Вача. Шерша (от шуршо — блоха) — «блохина».
Ченигировка (от чанга — галка + энгер) — «галкин ключ».
Шуста (от шушто — ремень) — «ременная».
Кузома (от кузем — влезаю, поднимаюсь) — Лазова.
Леведянка (от леведам — покрываю) — «покрытая».
Ушна (от ушнэм — соединяюсь, сливаюсь) — «приток».
Немеровка (русск. не + мера, но б. м. от немер — овсяный кисель) — «Кисел евка».
Нинур (от ни — лыко + нур — поляна) — «лычная поляна».
Черсевка (от чер прилаг. черсы) — «больная».
Чижгор (от чыч — полный + кор — овражек, промоина) — «полновражная».
Сеньга и Сеньго-озеро (от сенгем — побеждаю) — «Победи-ловка, Победилово оз.».
Нергель (от нэрге - ряд или нургы - почка на дереве + оконч. прилаг. ленэргеле) — «рядовая»; «почковая».
Мерегиль (от мери + келам — шлёндаю по грязи, перехожу вброд) — Мерянский брод.
Шорнога (от шерня — тальник + га, йога) — «таловая реч­ка».
Поля (едва ли от русск. поле, ср. эрз.-морд. поляй — жена, супруга).
Сердуга (от серба, сярда — сьдобная трава, дягиль, пучка + йуга) — Дягилеёва.
Има (от иам - плаваю, прич. страд, наст.) - Переплы­ваемая.
Тара (от тар — просо, пшено; плата за труд, поденщина) —  Просяная; Платная.
Тетрух (от тутря - туман, тутрэм - окуриваю) - Туманка, Куриловка.
Важела или Важил (от вожолам - стыжусь) - Стыдливая.
Кестома (от куштэм - велю, приказываю) - Приказная.

В пределах тех же уездов находим мы длинный ряд селе­ний, названия которых объясняются только из мерянско-черемисского языка.  

Гороховский уезд  

Дер. Шуклино 1677 и почин. Шуклинский 1648 (от шеклянэм —  опасаюсь, остерегаюсь или от старочерем. слова шекля — опасный) — Опасное.
Талашманово 1691 (от талыж — быстрый, быстро + ма-нам — говорю) — Скороговоркино.
Омлево 1712 (от омла, ужа — хмель) — Хмелево.
Кондюрино 1712 (от старочерем. слова кандыр — конопель, иначе киня) — Коноплево.
Телепово 1737 (от тэлып - полный, вровень с краями) -Полное.
Кузяева 1736 (от кузем — влезаю, поднимаюсь вверх) -Лазово.
Пистяки 1971 (от пистэ - липа) - Липняги. Ерово 1983 (от ер, йер - озеро) - Озерное.
Коятовяз 2061 (от куэ — берёза + тоя — шест, палка, трость) - Берёзовый шест.
Купениха 2107 (от купан - болотистый) - Болотная.
Кулыево 1921 (от кул — раб) — Рабское.
Шиголята 2055 и Шиголово 2165 (от шыгыле — бородавка) —  Бородавкино.
Вашкина 2155 (от вашке — быстро, вашкэм — спешу) — Быстрово.
Закелмонье 2159 и рч. Келмонья при № 2155 (от келам - иду вброд) — Броды.
Ушево 2144 (от уш - ум) — Умново.
Перлево 2168 (от пырля — вместе) — Совместное.
Лобашево 2248 (от лопасы — низкое, тонкое место) — Бо­лотное.
Кормушино 2261 (от кормуж — горсть, пригоршни) — При­горшни.
Отерто 2315 (от ото — остров + ер — озеро) — Озерноосровское.
Кашарята 2271 (от кашар, кашарго — острый) — Острецы.
Кончо 2341 (от кочо — горький) — Горькое.
Моклоково 2335 (от моклака — чурбан, колода) - Чурбаново.  

Муромский уезд  

Ковардица 3312 (от кувар — мост + дэ — без), на рч. Ковар- де — Безмостная.
Пестенькино 3372 (от пистэ — липа) — Липнягово.
Талызино 3395 (от талыж — быстрый) Быстрово.
Кондраково 3443 и 3396 (от кандра — пеньковая верёвка) - Веревкино.
Турлово 3487 (от турлэм — молчу) — Молчаново.
Елотинский высел. 3398 (от йолтэм — мотаю пряжу) — Мотовилово.
Карачарово 3439 (от карыч — коростель + ер — озеро) - Коростелево озеро.
Саванчаково 3408 (от шобон — мыло, шобончи — мыло­вар) — Мыловарово.
Бужерово 3612 (от вожер — коренья) — Коренево.
Курмыш 3550 и 3583 (от кормуж - горсть, пригоршни). См. выше Кормушино.
Кубово 3478 — Старухино.
Елемейка 3565 (от илемо — жилое) — Жилова (или оть йу-лемо — горелый) — Горелова.
Кутарино 3467 (от кутарэм, кутурэм — беседую) — Беседоно.
Савастлейка 3450 (от эрз.-морд. совась — оглобля + лей, лай — речка, долина) — Оглоблина. 

Меленковский уезд  

Унжа 3077 (от унгшо — смирный) — Смирнова.
Чабышево 3109 (от набыш — дружка свадебн.) - Дружкино.
Сала Больш. и Малая 3205 — 3206 (от сола урж., сала яранск. — поселок, починок).
Игов 3166 (от игы, иге — птенец, выводок, младенец) — Выводково.
Шушпоново 3115 (от эрз.-морд. шушпон — кафтан. Ср. черем. сюсъпан — хомут) — Кафтаново;
Икошево (Икшево) 3254 (от йыгыж — чад) — Чадилово.
Егрева 3269 (от йыгыр — близнецы, двойни) — Близнецова.  

Покровский уезд  

Киржач 7062 (от курж — серьга) — Серьгов.
Сеньга-Лазарьково 1093 и Сеньга-Покров (от сенгэм — по­беждаю) — Победилово.
Ескино 4136 (от йос — горностай, или йос — горе) — Горностаево, Горево.
Туйково 4205 (от туй — хворый, больной) — Хворово.
Кибирево 4143 (от ку+ вер — каменное место) — Камешник.
Кудыкино 4296 (от кудо — шалаш) - Шалашево.
Тощебулово 4213 (от тошто — старый + буле — кобыла) — Старокобылино.
Абабурово 4218 (от аба — мать, пура — пиво) — Материно пиво.
Веледъевка 4233 (от велетэм или веледэм — заставляю пла­вить, отдаю для плавки) — Литейная. Кумош 4332 (от кумыж — бересто) — Берестов.
Тутолъская слоб. 4366 (от тутло — вкусный) — Сладкова.

Судогодский уезд  

Кондряево 4571 (от кандыр — конопель) — Коноплёво.
Башево 4551 (от ваш — напротив) — Противень.
Лухтаново 4610 (от луктам — вытаскиваю) — Тащилово.
Чечулино 4659 (от чычыле — дядин) — Дядино.
Полхово, Старое и Новое 4594 и 4595 (от пулык — дрова) — Дровяное.
Ерлекс 4732 (от ер + лыксы) — Озерный угол.
Нерожино 4779 (прич. наст, нурышо — мокнущий) — Мокрово.
Ново- и Старокубаева 4908—09 (от куба — старуха) — Ста­рухино.
Скалово 4854 (от ускал, скал — корова) — Коровино.
Юромка 4818 (от йырам — греюсь или от йорэм — гасну) — Гасиловка; Тепловка.
Есино 4862 (см. выше Ескино) — Горево; Горностаево.
Каньга 4876 (от канга — тощий, худощавый) — Тощая.
Марьян Оселок 4933 (от маръян — бисеринка, бусина) — Бисерный Оселок.

Обращаясь к пределам Разянской губ. на правой стороне р. Оки, мы встречаем несколько иную картину.

Прежде всего здесь поражает обилие названий чисто мордовского проис­хождения.

Начнём с рек.

Пра или Пря (от эрз.-морд. пря — голова, вершина) — Верховая.
Мукаръя (от эрз.-морд. мукоро — задница; скамья) — Задняя.
Цна (от э.-м. цине, цинеямс — запах, пахну) — Пахнущая.
Поль (от э.-м. пол - кайма, рубчик; угол платка) — Каёмка.
Пара (от э.-м. пара - добрый) - Добрушка.
Рака (от э.-м. ракамс — громко смеюсь) — Веселая, Хохо­тунья.

Имя реки Прони едва ли русского происхождения, но из мордовского языка необъяснимо. С притоками дело обстоит несколько лучше. Так,

а) мордовские названия усматривают­ся в следующих притоках:

Туромша (от туремс — воюю, сражаюсь) — Боевая.
Сурепка (от сур — палец) — Пальцовка.
Паника (от панке — лоскут) — Лоскутная.
Есенка (от йецемс - пробираться, протискиваться) - Ползуха.
Перка (от перька — кругом) — Круговая.
Келец (от келе — ширина, келев — широкий) — Широкая.
Кирица (от кире - клубок; круглый) - Запутанная, Круглая.

в) мерянско-черемисские названия:

Курлышевка (прич. наст, от куралам — пашу) — Пахаревка.
Керд или Керда (от кердо — меч) — Меч, Сабля.
Темешка (от йемыш — стручок, плод) — Стручок.
Пипгомша (от пютун — полный) — Полная.
Кишна (от кушны — верхний) — Верхняя.
Ибердь (от йыбыртэм — радуюсь) — Отрадная.
Варакша (от варакш — ястреб) — Ястребиная.

Из притоков Осетра отметим:

а) с мордовскими названиями:

Уйня (от уйнемс — плаваю) — Переплываемая. Сюда же можно присоединить рч. Уницу.
Пачега (от пач — насквозь) — Сквозная. Легко может про­изводиться от мер.-черем. слов пана — ягненок + га — йога) — Ягнятка.

в) с мерянско-черем. названиями:

Кудасна (от куда — шалаш + оконч. прилаг. сы) — Шалашная.
Матыря (от мотор — красивый) — Красивая.

Притоки р. Вожи (Корневой):

Вожица и Требатинка (от тарбатэм — ворочаю, ворошу, шевелю) — Ворошилова.

Другие притоки Вожи звучат по-мордовски:

Кудянка (от общ. э.-морд. и черем. слова кудо, мордовск., прилагат. кудонь) — Шалашная. Вырка (от вир, выр — лес) — Лесная.

Притоки р. Непложи с мерянскими названиями:

Мышкарь (от мышкар — место применения артельного тру­да) — Артельная, а рядом с ней рч. Деловка.
Урсус (не от лат. ursus — медведь, а от мер.-черем. вурсэм в причастн. форме — браню, ругаю) — Ругатель.

Прочие реки:

Корочмар (от черем. корыч — мочало + мари) — Мочальная меря.
Инокша (от э.-м. те — большой, превосх. степень тенчкс — самый большой) — Большущая. Тащира (от э.-м. тпашто — старый + йур — корень) — «на старых корнях».
Торта (от черем. торта — оглобля) — Оглобля.
Кадь (от э.-м. кяд — рука).
Варна (от э.-м. варнамс — каркаю) — Каркунья.
Воракса (от черем. еаракш) — Ястребиная.
Турма (от э.-м. турьме — борьба, битва) — Боевая,
Екса (от черем. йуксы — лебедь) — Лебединая.

Прибавим к этому, что целый ряд речек напоминает об Угре, например:

Унгарь, Унгар, Угреятка, тогда как иные звучать по-татарски: Чембура, Мутор и пр.

Из притоков р. Дона мерянское название носит р. Табола (от тоболэм — обороняю, защищаю) — Защитная.

Что касается озер и болот, которыми изобилует С. Рязан­ской губ., то нет возможности исчерпать это хорографичес-кое богатство. И здесь, как в названиях рек, замечаем мы несколько наслоений, причем названия татарские встреча­ются в ничтожном количестве, черемисско-мерянских попа­дается уже значительно больше, но особенно много мордов­ских.

Распределение этих названий стоячих вод, в связи с названиями речек, рек и поселений, дает удивительно ха­рактерную картину размещения древнейшего населения края.

На мерянско-черемисском языке звучать названия озер:

Интарь (от черем.-мер. яндар - светлый, чистый) — Свет­лое озеро.
Колпъ — озеро, или Гусьское, (он кол — рыба + и/а, пуа — пруд) — Рыбнопрудное. Ср. Колпжо — тоже.
Ерус (от йорошо, йоршо — хороший, годный) — Доброе.
Урженское (от уржа — рожь) — Ржаное.
Кужехта (от кужектэм — сажаю верхом) — Наездник.
Тугря (от тугур — древесная кора) — Коркино.
Улухово, Улуково и Вулуково (от улак — уединенный) — Одинокое.

Значительно большее количество озёр объясняется из мор­довского языка, по эрзянскому наречию.

Суверки(от сиверке — кромка, рубец) — Рубцы.
Вырское (от вир — лес) — Лесное.
Ингель (от жгелъ — спереди) — Переднее.
Пизшское (от писи — теплый) — Теплово.
Судань (прилаг. суданъ от судо — рыло, морда) — Рылово.
Естъцы (от йетсемс — просачиваюсь) — Сочилово.
Лакса (от лаксемс — тешу, строгаю) — Строгалово.
Телемское (от шельме — мятель) — Мятлево.
Посерда (от еярдо — олень) — Оленье.
Ютница (от йутамс — иттимимо) — Мимоходово. Сельма и Силма (от сельме — глаз) — Глазово. Синда (от синдемс — бить, ломать) — Ломово.
Удемное (от удомо — сон) — Сонное.
Белье (от веле — деревня) — Деревенское.
Развань (от руз — русский + ваны — караульцик, сторож) — Русский караул.
Сан (от сан — сухожилие, жила) — Жильное.
Локашинское (от локшо — плеть, кнут) — Кнутовое.
Болото Корчуково (от корч — сова) — Совиное.

Перейдём теперь к селениям Рязанской губ.

Подобно ре­кам, озёрам и болотам, названия селений разбиваются на те же группы, которые указаны выше. Но так как значительное большинство этих названий совпадает с названиями рек, озёр и болот или же напоминают знакомый нам хорографические названия Мерянской страны, то мы остановимся только на немногих, как более типичных.

Азарово Ряз. у. 297 (от азыр — щипцы, клещи) — Клещино.
Ашиково Касим. 1431 (от ашык — рогожа, цыновка) — Рогожино.
Божга Ряжск. 2666 (от бужга — пушистый) — Пушистово.
Велемье Скопинск. 3160 (от черен, велем — плавлю) — Ли­тейное.
Еголдаево. Ряжск. 2516 и 2693 (от йыгылтам — дразню) — Дразнилово.
Ерлино Скопин. 3038 (ерле, прилаг. от ер — озеро) — Озер­ное.
Ерахтур Касим. 1403 (от йырыктэм — грею + тур) — Теп­лая сторона.
Ибердус Касим. 1739, 1740;
Иберд Ряжск. 2661 и 2680; Ибердь Спасск. 3311 (от йыбыртэм — радуюсь) — Отрадное.
Кова Касим. 1656 (от куава, кова — бабушка) — Бабушкина.
Кочема Егор. 980 (от черен, кочмо — еда, место еды, или кочемо — кислый; в то же время возможно производство от э.-морд. слова кочомс — клюю, полю) — Едалова;
Клюева.
Кочемары Касим. 1729 (от кочо — горький, кислый + мари) — Кислые меряне.
Кочуры Данковск. 552 и 557; Кочуровское Данк. 545 и 549 (от конур — скрип) — Скрипуны, Скрипуновское.
Кученево Зарайск. 1178 (от черем. кучен — поймал) — Ловилово.
Самылово Касим. 1494 (от сомыл — работа, дело) — Работное.
Кукшево Егор. 876 (от кукшо — сухой) — Сухове Салыково Пронск. 2254 (от солык — полотенце) — Поло-тенцево.
Полтево городище Михаил. 1869 и Полтево Раз. у. 162 (от полто — солод) — Солодилово. Тюрвищи Касим. 1766; Тюрвищ Егор. 961 (от турвы — губа) —  Губастово, Губастов.
Уланова гора Касим. 1544; Уланово Скопин. 3089 (от улан — богатый) — Богатая гора, Богатово. Уша Сапожк. 2957 (от ушэм — соединяю) — Единая.
Ушмар Рязанск. у. 395 и 408 (от уш — ум + мари) — Умные черемисы.
Чукаево Егор. 665 (от чука — липкий) — Липкое.
Шумошь Ряз. у. 289 (от шумаш — точить прич. паст, шумошо) —  Точильщик.
Юмашева Ряжск. 2680 (от йумаш — пир, попойка) — Пьянкова.
Ялма Егор. 843 (от йылма — язык) — Языкова. Ялта Ряз. у. 95 (от ял — деревня) — Деревенская. * * * Несколько многочисленнее названий селений, объясни­мые из мордовского языка (по эрз. нар.).
Велькова Касим. 1605 (от велъкс — верхний) — Верхняя.
Изаковка Рапненб. 2382 (от изо — борона) — Боронилова.
Лашманка Сапожк. 2984 (от лашмо — болотистое место, прилаг. лашмонъ — болотистый) — Болотная.
Лека Егор. 845 (от лякамс — дышу) — Дыхалова.
Максы Сапожк. 2868 (от максо — печень) — Печенкино.
Матчто Ряз. у. 22, Сапожк. 2970 (от матси — гусь) — Гусево. Меледини Михаил. 1858 (от мемдемс — гребу) — Гребцы.
Неритино Ряжск. 2649 (от нерь — клюв, жало) — Жало.
Пасва Касим. 1752 (от паз — бог + ава — мать) — Мать божья.
Пекселы, Большие и Малые, Касим. 1463 и 1464 (от пек — большой и селей — илем, вяз, или сель — глаз) — Болыпеглазово; Большой вяз.
Пелеиница Троица Спасск. 3362 (от пелинтся — твердь, не­бо) — Небесная Троица. Плешково
Сульменёво Зарайск. 1391 (от сюльмо — узел, связ­ка, или сулеме — решето, прилаг. сюлъмонъ и сулеменъ) — Узло­вое; Решетникове
Саверина Ряз. у. 30 (от еяворем — опрокидываюсь, падаю, умираю) — Падалова, Умиралова.
Саламаево Егор. 984 (от саламс — ворую, саламо — кража) — Ворово (ср. Ворово Егор. 784 и 785).
Чемрово Рязанов, у. 85; Зарайск. 1117 (от чамор — увечный, паралитик) — Увечное.
Чечево Касим. 1699 (от чече — сегодня) — Сегодняшнее.
Чукаево Егор. 665 (от чукамс — стучу, толкаю) — Стуково. * * *

Обзор всех этих групп хорографических названий дает воз­можность сделать следующий вывод относительно Муромс­кой земли.

Цепь названий чисто мерянского характера, тяну­щихся вверх по Оке, доводит нас до поселений вятичей: в то же время, исследуя муромские пределы, мы не наталкива­емся на какие-либо резкие различая в языке мери и муромы; это позволяет нам заключать, что язык муромы был только поднаречием языка широко-разбросанной мери, и все осо­бенности этого поднаречия или говора сводится лишь к не­значительным фонетическим уклонениям. С другой стороны, хорографический материал этот ещё глубже вводит нас в сферу муромской культуры и дополняет в значительной сте­пени то, что мы знаем о культуре мерян.

Из книги С. Кузнецов "Святыни. Культ предков. Древняя история"