Ухтубуж на Унже. Тут вообще много необычного. Начать хотя бы с ухтубужской церкви, которую впору в Книгу рекордов вписывать: как-никак, строится она уже... 100 лет. Получилось так: строить начали при царе, а, когда революция подоспела, освятить не успели. После длительного периода, связанного с известными событиями, собрались было закончить постройку, но денег так и не набрали. Так и стоит на окраине деревни Попово храм без имени (правда, в бытность колхозов в нем устроили гараж).
Жили здесь во все времена небогато. Но весело. Так вот, мы о ряженье. Больше всего здесь любили рядиться в "лошадь” (Что и не удивительно, поскольку у меря был культ коня). Почему-то чучело лошади (его надевали два человека) наводило по деревням ужас, который, правда перемешивался с диким восторгом поселян. Шуму и визгу от лошади было много, но еще более ужасным почему-то считался ее поводырь, "конюх”. Если некоторые смельчаки еще решались вскочить на лошадиную спину, то прикасаться к "конюху” боялись даже дюжие мужики, и толстенный кнут был здесь не при чем; что-то жуткое скрывалось в самой его сути, хотя, "конюха” зачастую играл самый заурядный деревенский мужик.
Другое ряженье называли "срамным венчанием”. Парень, из тех, кто побойчее, наряжается попом. Надев "рясу” из простого холста, украсив голову берестяным лукошком, взяв толстенную книгу вместо Библии, он со страшным ревем врывался в помещение, где проходили "сбитни”. Надо сказать, дозволяется подобное богохульство только в Святки, когда согласно народным поверьям нечистой силе дозволяется почудить на белом свете. Все, конечно, разбегаются, куда могут, и, если "поп” ловит юношу и девушку, он соединяет их руки, надевает им на голову по лукошку ("венцу”), водит вокруг табуретки и поет: "Аллилуй, аллилуй, повели девку на хуй!”
Ряженье "смерть” - вообще жуть! Парень, одетый в "смерть”, влетает в избу во всем белом и все вокруг буквально начинает ходить ходуном. На голове у "смерти” личина из, а в руке - шило. Он бегает по горнице и всех, кого достанет, колет своим шилом (больно, между прочим!) - и визжат те, кого "смерть настигает”, самым что ни на есть натуральным визгом. Но вот, что надо заметить: в Крещенскую ночь парня, посмевшего взять на себя "смертельную” роль, обязательно опускали в прорубь реки Унжи; грех, все же на себя взял! Иногда вместе со "смертью” появлялся и "покойник”. Его задача простая: лежать и не двигаться. Каждый должен подойти к "покойнику” и поцеловать его в лоб, и после каждого поцелуя "покойник”... хрюкает.
Особенное, местное ряженье: "жгоны идут”. "Жгоны” - это мастера, катали; они приходили в деревню катать по заказу валенки, и своим страшным видом (неделями не мылись), непонятным языком (тайный язык жгон содержит в себе мерянскую лексику), напоминали пришельцев из потустороннего мира. Парни, переодевшиеся в "жгонов”, изготавливали пародию на главный шерстобитный инструмент "лучок” (палка с натянутой на нее струной). "Катать” собирались не валенки, а... девок. Происходит сие весьма грубо. Ту девушку, которой не повезло и ее поймали, кладут на "валовище”, сверху на нее кидают парня, и, как в блин, их закатывают в половик. Перевязывают жгутом, и начинают катать по полу, периодически останавливаясь и спрашивая девушку: "Ну, как, укаталась?”
Если вы думаете, что на "сбитнях” наблюдался разврат, то ошибаетесь. Все это были забавные игры и по ухтубужской традиции целомудрие входило в обязанность представителям обоих полов. Нарушение правил игры считалось страшным грехом и тем, кто имел скверную репутацию, доступа на "сбитни” не было. Ужас и одновременно радость, которые испытывали "сбитующиеся”, помогали отдыхать, отключиться от насущных забот. Теперь, к сожалению, набирает мощь суррогат нормального человеческого общения: телевизор.
Кстати, ряженье откликалось и на научный прогресс. Когда технические новшества еще только начинали осваивать село, появилось ряжение "патефон”. В лубяной короб сажают девочку ростом поменьше, втыкают в него сбоку ручку, сверху - самоварную трубу, и вносят это "достижение цивилизации” в комнату. Ручку (обычно - от трактора) крутят, и самоварная труба начинает издавать глухие звуки, очень похожие на патефонные.
Самое любимыми на "сбитнях” во все времена оставались игры с поцелуями. Что ни говори - а целоваться меряне любят... Таких игр очень много и описывать их можно очень долго, хотя, если честно, игры с поцелуями (например, "бараба”, в которой "барабиться”, т.е. целоваться принято было в углу, за печкой, или "косой” - когда надо было дотянуться друг до друга губами) все-таки уступит по зрелищности ряженью, ведь в "смерти” или в "лошади” результат всегда непредсказуем, ну, а здесь - что? Поцелуй - и все...
Кстати, некоторые думают, что, мол, те, кто много празднует, обычно мало работают. Скромные наблюдения автора раскрыли обратную закономерность: кто умеет работать - умеет и отдыхать. Сейчас сельское хозяйство у нас в состоянии, близком к "коме”, так вот, СПК "Заречье”, объединяющее ухтубужские деревни, на лучшем счету в районе, а по надоям молока оно вообще в лидерах. "Заречье” уже было катилось к закату, но несколько лет назад его руководителем стал ухтубужанин Николай Молодцов, который буквально возродил хозяйство. Собственно, чего еще ожидать от председателя с такой фамилией? Не один из ухтубужан, кстати, ни разу не пожаловался на нынешнее положение дел (как в их местности, так и в стране в целом), что, впрочем, можно было бы списать на праздничное настроение.
А праздник, на котором мы побывали, был такой: исполнилось десять лет фольклорному театру. Да-да, здесь есть свой театр! И название он заимствовал у местности: "Ухтубужье”. Артисты его в основном люди пожилые, обремененные опытом, авторитетом и внуками (а то и правнуками), но поверите ли вы, что именно они показали почти все фирменные ухтубужские "приколы”, включая и игры с поцелуями, которыми так богата унженская земля?
Может быть, вы никогда бы и не узнали про Ухтубужье, про здешние "сбитни” и ряженья, если бы (ох, опять мы в жизни натыкаемся на таинственное "если”) сюда однажды не заехала из города Мантурово скромная женщина Нина Стрючкова. Она собирала фольклор и интересовалась, какими здесь в старину были свадьбы. Нину привели к Калисте Ивановне Соловьевой, которая, выслушав просьбу собирательницы "вспомнить хоть что-нибудь”, строго заметила:
- Зачем "что-нибудь”? Я всю свадьбу помню...
И сегодня, спустя десятилетие, 82-летняя Калиста Ивановна лихо вскакивает на "лошадь”, всем своим видом как бы доказывая, что старость существует лишь тогда, когда о ней помнишь...
С ухтубужским свадебным обрядом вышло так. Калиста Ивановна пригласила еще несколько пожилых женщин, и вместе, за бутылочкой домашнего винца, за три вечера они вспомнили и записали все. Но что с этим делать? Нину осенило: а что, если... кто лучше самих ухтубужанок представит эту самую свадьбу?! Народ здесь особенный, открытый, - и женщины согласились...
Когда однажды они представили "свадьбу” (жениха в ней играл Нинин сын Андрей, простой сельский ветеринар) в местном клубе - ухтубужане были в восторге! Следующим этапом было восстановление обряда проводов в армию. Здесь он тоже был особенный: парня-призывника вели по деревне, в то время как его отец нес украшенную елочку. После шествия будущий солдат приколачивал эту елочку к углу своего отчего дома, и, что замечательно, елочка эта не вяла и не осыпалась за все время его отсутствия. Если что-то с ней случалось - родные знали: "что-то стряслось с нашим солдатиком...” Может тут и мистика какая-то подмешена, но факт, что примета, как правило, не подводила. (Известно, что в мифологии финнов ель дерево магическое, на нашем Севере еще в середине 20-го века были засвидетельствованы случаи общения через ель(сосну) с живыми но отсутствующими родственниками, и с умершими предками)
Однажды, сидя на "сбитне”, устроив небольшое застолье в складчину, ухтубужане решили: "ежели мы, дак, выступаем, как артисты, - то чем мы не теятр?” Ну, и пошло-поехало! Стали припоминать игры, ряженья, песни, местную пляску, называемую "шанской”...
Некоторые "сумлевающиеся” скажут: "пожилые люди, пенсионеры, а дурачатся, черт-те кем себя выставляют...” Но здесь считают иначе. Взять, к примеру, Зою Герасимовну Кирееву из деревни Дубшино (она в театре с самого начала). Что было в жизни этой 75-летней женщины? Трагически погибший муж, шестеро детей, двое из которых умерли, один класс образования и 38-летний стаж доярки... Со школой вышло так:
- Один год и два месяца я проучилась, дак. Тепло было - я ходила в школу, а потом тятька лапти не сплел - не пошла. И школа моя пропала... И все я дояркой, дояркой... И троих своих детишек родила на ферме; пришла - корова телится - я теленка тяну - а потом сама рожать... И последнего, Сергея, сама могла бы родить, да у него пуповина вокруг шеи обернулась, акушер принимал. Как раньше жили: "скидеваха - да надеваха”! Бедно жили. А сейчас, говорят: "плохо живут”. Как - плохо? Вона, стол-то какой был, мы всегда пирогов напечем, пива наварим! Давали мы недавно концерт в деревне Карымово.
А потом подходят две старушки: "Вы не Зоя Смирнова?” (это моя девичья фамилия) - "Да...” - "А мы Настя и Маша. Не помните?” Приглядываюсь: древние такие, с палочками, все согнутые, сморщенные... Выяснилось, что в молодости мы встречались, только им по 70-71 году, а мне-то 75! И пляшу, и все прочее... Вот, что театр делает! Вот, я умру, будет, чем внукам бабушку свою вспомнить: не токмо была дояркой!
Кострома кундем Геннадий Михеев.