Вторник, 19.03.2024, 12:11 | Вы вошли как Гость | Группа "Гости"Приветствую Вас Гость

Главная » 2012 » Апрель » 21 » Дорога к Предкам. Погребальный обряд Верхнего Поволжья.
23:51
Дорога к Предкам. Погребальный обряд Верхнего Поволжья.

Кладбище в деревни Ушково. Карелия. (Ополовников А.В. Русский Север. М., 1977. С. 83).

Отчетливым отголоском обряда кремации покойников в средневековье следует считать, распространенный в Владимиро-Суз­дальской земле обычай «освящать» огнём землю на месте захоро­нения. Так на суздальском раннесредневековом кладбище М.В. Седова отмечала следы кострищ, прорезанных могильной ямой. Тот же обряд отчётливо наблюдался и в мерянских Кнутихинских курганах, обна­руженных нами (ивановским археологом Травкиным) на берегу Уводи и исследованных совместно с А.В. Уткиным.  


Домовина и столбцы. 3 - Карелия, 4 - Лехтинский район, хутор Рию-Варина.

В Плёсе подобное мы встретили дважды, и толь­ко на древнейшей, мысовой части памятника.   Столетней загадкой раннесредневекового погребального об­ряда рассматриваемого нами региона являлось для археологов наличие в некоторых курганных насыпях так называемой «залив­ки» - предположительно искусственного грунтового панциря или своеобразного прочного свода из смеси глины, песка и извести.

Её впервые отметил в конце XIX столетия исследователь сельс­ких курганов Плёсско-Кинешемского Поволжья Ф.Д. Нефедов. Пристальное внимание труднообъяснимому явлению уделили за­тем Е.Н. Ерофеева, Е.И. Горюнова, П.Н. Третьяков, В.В. Седов, Е.А. Рябинин. Последний, в конечном итоге, подчеркнул важность заключения Е.И. Горюновой о том, что погребения с упомяну­тым глиняным панцирем являются одним из наиболее ярких эле­ментов мерянской финно-угорской культуры.  

Плёсский некрополь предоставил и нам возможность побли­же познакомиться с «заливкой», провести наблюдения и предло­жить свою разгадку феномена, хотя, может быть, она покажется кому-то спорной. А разгадка, на наш взгляд, напрямую связана, во-первых, с «домиками мёртвых», а во-вторых, с характером материкового грунта на кладбище.  


Домовина-столп. 1 - Солотча. Мещёра. 30-е годы 20 века. 2 - Вологодское деревенское кладбище.

На территории плёсского некрополя «заливка» была просле­жена только в тех погребениях, которые располагались на мате­риковой глине. Её же, здесь, на месте, брали для засыпки могиль­ной ямы и сооружения курганной насыпи. Как известно, под воз­действием огня глина приобретает дополнительную прочность. Таковой она и становилась в тех случаях, когда ею забрасывали горящие «домики мертвых» или когда её смешивали с горящими углями для ритуальной засыпки могильных ям.  

Всё это появилось когда в Плёсе стали массово селиться выходцы из местной мерянской округи. В их погребениях, после соверше­ния ряда обрядовых манипуляций, естественным образом появ­лялся плотный глиняный панцирь. Плёсские материалы, таким образом, подтверждают справедливость суждения Е.И. Горюно­вой, В.В. Седова и Е.А. Рябинина о генетической связи «залив­ки» с культурой субстратного населения, за счёт которого как раз и пополнялась городская община домонгольского Плёса.  


Голбец. На кладбище поморов на Мурмане. http://www.visualrian.ru

Как показывают современные исследования, утвердившийся в домонгольском Плёсе обычай строить подкурганные домики для обитателей «квартала мертвецов» не является оригинальным, и на этом хотелось бы ещё раз остановиться. Обобщая многочислен­ные примеры, А.А. Фролов пишет: «Традиция хоронить в срубах существует по всей территории Древней Руси».   Рискнём уточ­нить: традиция в раннем средневековье распространилась по всей Древней Руси с огромного пространства коренных финских земель, из ареа­ла родственных космогонических представлений, в соответствии с которыми умершие живут в своём мире и в своих жилищах. По­этому-то «домики мёртвых» в X-XIII веках встречаются исследо­вателям как в курганных, так и в грунтовых захоронениях.  

В Корбальском грунтовом могильнике заволочской чуди остатки их отмечены в виде «сильно гумусированных прослоек, всегда направ­ленных от верхнего края ям вниз к их середине». И это, на наш взгляд, не что иное, как просевшие в могилу остатки деревянных надмогиль­ных построек; картина живо напоминает разрезы плёсских могиль­ных ям. Также и в Нефедьевском могильнике белозерской веси сле­ды срубной постройки в один венец отмечены в самой могиле, а, по предположению Н.А Макарова, подобные могли быть изначально и над могилами, на поверхности земли.   Достаточно отчетливы подобные остатки и в ярославских курганах.  

В районе Москвы указанный элемент обряда фиксируется даже в письменных источниках. Имеется в виду известный эпизод из «Сказания об убиении Даниила Суздальского и о начале Моск­вы», где Даниил прячется от погони в «срубец» с мертвецом.   Плёсские же материалы, наряду с курганами Плёсско-Юрье-вецкого отрезка Волги, по совокупности современных сведений, фиксируют юго-восточную оконечность ареала курганов с домовинами, на границе с марийскими землями.

У ма­рийцев обычай возводить курганы не успел развиться, однако со­оружение «жилищ» для покойников в эпоху средневековья, также широко практиковалось. Налицо, таким образом, логичес­кая цепочка в развитии финской, а затем, на этой основе, и древ­нерусской погребальной обрядности.  

«Дома мёртвых», по свиде­тельству одного из авторитетнейших исследователей финских древностей, К.А.Смирнова, известны еще в дьяковской археоло­гической культуре.   В раннем же средневековье, как было отмечено выше, «домики» присутствовали повсеместно, от корелы до мордвы. Обычай со­оружать их в XIX веке в рассматриваемом нами регионе был еще очень распространён, о чем писал В.И. Смирнов, приводя в пример Кинешемский уезд. Как тако­вые, они перестали сооружаться, видимо, лишь в последние деся­тилетия XX века, сохраняясь кое-где и сегодня в виде «голубцов» на могилах старообрядцев (по­добные нам приходилось видеть четверть века назад на одном из кладбищ Юрьевца, также неког­да малого города Верхнего По­волжья).  

Таким образом, нет сомне­ния, что раннесредневековый Плёс фиксирует лишь очередную ступень развития указанной традиции, когда с распространением более-менее унифицированного погребаль­ного ритуала на данной территории местные мерянские надмо­гильные сооружения стали убирать под насыпь, буквально «от­правляя» умершего, вместе с его новым домом, в подземный мир.   Глубина могильных ям плёсского некрополя, как ни странно, тоже отражает особенности языческого мировоззрения раннесредневековой провинции. Здесь среди погребений нет ни одно­го, совершённого под курганной насыпью непосредственно на древней материковой поверхности. Яма во всех случаях выкапы­валась, и почти всегда относительно неглубокая. В подавляющем большинстве для взрослого умершего - на глубину от 30 до 40 см, независимо от наличия курганной насыпи.


Мурманская область. Голбец. Терский район.

То же, между про­чим, мы можем наблюдать и в окрестных сельских курганах, ма­териал которых проанализировал Е.А.Рябинин, указав на малый процент глубоких (более 50 см) могильных ям. И у сосе­дей мери, раннесредневековых марийцев, ямы погребений так же неглубоки, а марийская этнография предлагает на этот случай, как кажется, исчерпывающее объяснение: выкапывая яму для покойника, нельзя вставать в неё ногами! Не желательно, видимо, живому опускаться в Нижний мир. Стоя же на краю ямы, выкопать её глубокой просто невозможно.   Существенной составляющей погребального обряда, как из­вестно, является и внутримогильное сооружение. В Плёсе про­слежены различные варианты его устройства.

Примечательно, что остатки, напоминающие гроб или колоду, встречены всего в од­ном случае. Большинство сохранившихся на Холодной горе внутримогильных конструкций представляли собой своеобразные ко­роба, составленные из уложенных на ребро досок. В горизонталь­ном разрезе они образовывали прямоугольник (когда концы до­сок точно состыковывались), либо напоминали контур своеоб­разных носилок (когда концы длинных досок выходили наружу за границы прямоугольника).   Все эти короба, за исключением трёх, не имели дна. Их небольшая высота, видимо, была рассчи­тана только на то, чтобы покойника не касалась дощатая же, ви­димо, крышка - если таковая вообще имелась.

Ведь в большин­стве случаев и она не прослеживалась - даже, казалось бы, не­смотря на наличие крепёжных гвоздей, что мы находили над уг­лами коробов или в районе черепа погребённого. Наличие гвоз­дей здесь, вероятно, найдёт исчерпывающее объяснение в особен­ностях обряда ритуального запирания покойника. А крышек, по­хоже, действительно не было.   Короба в могилах (или «бдыны», как их называла Е.Н. Ерофе­ева) характерны опять-таки в основном для исконно финских территорий, где они доживают до XVI-XIX веков"".  


Домовина на старинном кладбище, Кенозерский национальный парк (Архангельская область). Это вам не Золотое Кольцо.

Бдыны в ран­нем средневековье делали из досок, как в землях марийцев, уд­муртов, мордвы, веси, - как и мери, в Плёсе, и в Суздале. В археологических отчётах есть и многочисленные примеры изготовления их из плах или из бревен в виде срубов в один венец - чаще всего к северо-западу от плесского региона.   В Марьинском же могильнике Вологодской области отмечены случаи, когда короба изготавливались из слишком коротких до­сок, которые приходилось наставлять другими; здесь же встрече­ны и двойные полосы досок. Во всех упомянутых вариантах на­блюдается как будто бы просто стремление выстроить в могиле прямоугольную конструкцию, и подобные попытки наводят на мысль о том, что бдыны как-таковые не только не заменяли гро­бы (как «жилище» мертвеца), но даже и символически не обо­значали их.

Они, возможно, представляли собой своеобразный знак Преисподней, прямоугольник (вспомним форму плёсского жертвенника Хозяина Нижнего мира).   Умершего укладывали в могилу, как правило, на постель, то есть на мягкую подстилку из бересты, луба, войлока, меха, лапника или мха - и эта погребальная черта также была характерна для обшир­ных финских территорий. Кроме того, несмотря на плохую со­хранность органических материалов, в плёсском некрополе всё-таки удалось зафиксировать древний и устойчивый обряд обёр­тывания покойника берестой. В регионе Верхнего Повольжья это не самый древ­ний пример: достаточно обратиться к материалам Кочкинского финского могильника VII-VIH веков н.э.    И вновь география ри­туала обширна: мерянские города и сёла Ростово-Суздальской земли, славяно-финнская Новгородчина, земли марийцев, коми, вотяков, кривичей, веси.


Столбцы кладбища погоста Георгий Старый. Солигаличский уезд Костромской губернии.

Даже в больших городах, где, ка­залось бы, подобные языческие проявления подлежали искоре­нению в первую очередь, обёртывание гроба берестой считалось вполне допустимым. В Москве, на месте древнего Успенского собора, обнаружены погребения, в которых сами по­койники были обёрнуты берестой; по мнению Н.С. Шеляпина, захоронения относились к церковному кладбищу.

В Галиче, под насыпью основания Успенского собора, А.Г. Авдеев обнаружил за­хоронение преподобного Паисия (XIV век): сосновые колоды, пе­рекрывавшие его могилу, также были обёрнуты берестой. Нако­нец, в Муроме, в слое X века, даже захоронение собаки было со­вершено на бересте и берестой покрыто.   У нас, таким образом, нет никаких оснований полагать, что язы­ческая сущность данного обычая в средневековье была уже забыта. Обычай оказался достаточно живуч и сохранялся вплоть до XX века, например, у саамов.

Понять же его сакральный смысл по­могает этнография и фольклор, сохранившие представле­ния о берёзе как дереве потустороннего мира. Сравним древнее финское название берёзы («кёл») и слова: «околеть» где фигурирует финский корень кол - смерть.     В русском фольклоре сохра­нилось понятие «стать берёзой», то есть умереть. В одной же из ку­пальских песен региона («Девки, бабы, на купальню...») есть слова: «Кто не выйдет на купальню... А тот будет бел-берёза, А тот будет пень-колода.»  

Смысл здесь видится в следующем: кто не участвует в риту­альных праздниках, тот не жилец на этом свете, тот уйдет в иной мир (Семик, например, завершается отправлением в небытие вес­ны - опять-таки в образе берёзы).   Таким образом, покойник, обёрнутый корой, принимает образ берёзы для перехода в иной мир. Обряд призван был способство­вать благополучному переходу и, кроме того, он символизировал приобретение покойником статуса жителя иного мира, объявлял его неживым (возможно, для дополнительной гарантии, что он не будет вставать из могилы). Примечательно, что в древности берестой часто обёртывались и вещи-дары при совершении жертвоприношения.

В марийских погребениях в бересту заботливо обёртывали металлические принадлежности костюма и котлы. А на Алабужском мерянском городище, предшественнике Плеса, береста была нами отмечена в жертвенном комплексе в основании вала VII века.

П.Н.Травкин. Язычество древнерусской провинции. Малый город.
Категория: Новости Мерянии | Просмотров: 15027 | Добавил: merja | Теги: Язычество, голбец, финно-угры, домовина, меря, предки, погребальный обряд, столбец | Рейтинг: 4.6/7
СТАНЬ МЕРЯ!

ИНТЕРЕСНОЕ
ТЭГИ
мерянский Павел Травкин чашечник меря финно-угры чудь весь Merjamaa Меряния финно-угорский субстрат вепсы История Руси меряне суздаль владимир история марийцы мари Ветлуга Ростов Великий ростов новгород Русь экология славяне топонимика кострома КРИВИЧИ русские Язычество камень следовик синий камень камень чашечник сакральные камни этнофутуризм археология мурома Владимиро-Суздальская земля мерянский язык ономастика Ростовская земля балты финны городище Векса озеро Неро краеведение православие священные камни этнография святой источник общество Плёс дьяковцы Ивановская область регионализм культура идентитет искусство плес ингрия антропология россия москва ярославль мифология вологда лингвистика Марий Эл будущее Унжа вятичи Залесье волга поэзия нея галич деревня туризм север мерянский этнофутуризм Древняя Русь шаманизм латвия русский север иваново буй капище Ярославская область Языкознание реконструкция скандинавы средневековье Европа магия Этногенез коми старообрядцы Костромская область христианство
Статистика
Яндекс.Метрика