Московский блогер, создатель группы vjesmerjamuroma и историк академист Аким Трефилов рассказывает о том, как можно быть мерянином в 21 веке. История Акима и его семьи лишь один пример того, как корневые русские история и традиция происходят из древних мерянских. А есть еще много удивительного о живых мерянских истоках русского, но об этом позже:
Здесь здорово смотрелось бы что-нибудь этакое лихо закрученное, вроде случая со скучным законником Савлом, который на ровном месте по пути в Дамаск упал с коня и сразу же ощутил себя Павлом, апостолом новой веры и – в перспективе – мучеником. Или, к примеру, рассказ про купленную у какого-нибудь парижского антиквара с улочки рядом с Сеной загадочную книгу, прочтя которую, любой человек начинает вдруг понимать язык исчезнувшего народа и вспоминает его историю как свою собственную. Или быличка о старом лесном колдуне, - случайно встретив тебя незадолго до собственной смерти, он передает свой дар, свои знания и память. Но нет, все проще, хотя, как кажется мне, интереснее.
Мне повезло - я жил в деревне, живой и настоящей. Родные и знакомые мне люди косили сено, пахали землю, пасли коров, ходили в лес за ягодами. Они все умели сделать руками – покрыть соломой или дранкой крышу, сколотить лавку, запрячь лошадь, сплести из ивовых веток красивую корзину или вершу на карасей, замесить тесто и испечь в печке хлеб или вкусные ватрухи с творогом и малиной. Вечером, когда солнце садилось, а коровы были отдоены, и все деревенские кошки и дети напились свежего молока, бабушки усаживались на скамейки под окна с резными наличниками и вспоминали, как их когда-то запутал в лесу леший, или напугал Кадеевский Дед – водяной, шаливший иногда в Кадюхах, глубоком бочаге в лугах по дороге в дальний бор. А дети играли на лугу, пока сумерки не становились темнотой. Это был целый мир, вечный и спокойный, тут все происходило вовремя, и добро было добром, а зло злом. Здесь гордились честной жизнью и хорошо сделанной работой, помогая друг другу не для того, чтобы казаться лучше, а просто потому, что надо же помочь хорошим людям, тем более своим же соседям. Все это казалось само собой разумеющимся, только потом я узнал, что так не всегда и не везде.
Я влюбился в эту деревенскую вселенную как мальчик, которым тогда, собственно, и был. И начал искать в книгах все о ее прошлом.
Но истории Ключевского про дунайскую родину славян и языческие древности Руси от академика Рыбакова не вызывали у здешних людей никакого интереса и сочувствия, да ничем и не подтверждались.
Болгары с югославами никому тут не казались братушками, более того, были чем-то вроде цыган, только еще дальше – чужие и черноволосые, кто их разберет. Какая-то «славянская прародина» то ли на Висле, то ли на Балканах, то ли на Балтике никому не была нужна, потому, что Родина – она здесь, вокруг, мы же тут всегда живем.
Рыбаковские фантазии про народные обычаи тоже смотрелись у нас в деревне наподобие богатырей в трениках, в картонных шлемах и с мочальными бородами, голосом дед-морозов возглашавших всякую патриотичную чушь на советских праздниках. Такие же болваны, криво вырубленные из деревянных чурбаков, стояли тогда и на советских детских площадках.
Своих от чужих у нас отличали не по вере – и потомки здешних староверов, и потомки молившихся «в церкве», и дети «партейных» стойко держались вместе и дома, и как в город поедут, и в армии. Не было и никакого понятия о «национальности», все приезжие – все равно, из Саратова, с Полесья или из Грозного, - были здесь странными чужаками.
Люди может и неплохие, но не наши. Никто не думал ни о каком придуманном «славянстве», и слова-то такого ненужного знать не знали.
И что было для меня совсем непонятно – в наших местах, поминавшихся летописцами с самого начала Древней Руси, не было курганов. Узнавал у стариков, искал специально с друзьями по всей округе – нету. Ни одного. А где же древние славяне творили свои крады и тризны? Ни тебе Перуна, ни Свентовита.
Спросил у соседки про Семаргла – да, вот была, говорит, у Степан Степаныча собака такая, «охотная», он с ней на лис ходил, малость только дурная, так Симкой звали, может она и есть твой Симаргол?..
Без книжки все же не обошлось.
Это была «Археология мери», Андрея Леонтьева.
И Мир покачнулся – оказывается, наша деревня стоит на месте средневекового селища мери. Точнее, с него она и началась тысячу лет назад. Самое красивое место на краю села, холм, с которого открывается вид на речную долину, а внизу, в чаше из мелкого песка бьет целая гроздь холодных родников. Черная земля по краю обрыва – это культурный слой, скопившийся за прошедшую тысячу лет, пока тут живут люди.
Наши, родные, близкие. Обжившие эту землю, леса, болота, поля и луга, когда-то давшие уже непонятные для нас имена рекам и озерам. Векса, Курба, Маткома, Пера, Локсимер, Лут, Могза, Лахость, Лехта…
Деревня исчезла быстро и незаметно. «Стары люди» дружно и спокойно, как листья осенью, перебрались под кладбищенские елки с березами. Луг совсем зарос – никто не держит больше коров. Старые дома исчезают, сменившись дачами.
Но я не чувствую себя последним из могикан.
Нашлось много людей, с которыми мне интересно, которым я доверяю, и которые чувствуют то же, что и я. Мы живем в мегаполисах, но тем важнее и любопытнее нам родная мерянская земля с ее тонкой северной природой, культурой, минувшим и будущим.
Возможность побыть среди своих, вместе пройтись по заросшей лесной тропе к издавна святому месту – дереву, роднику или камню, почувствовать живое прошлое и понять свое настоящее место во времени – редкая и драгоценная сейчас роскошь.
Честно говоря, для меня неважно, как это называть. Тут нету ни капли политики, нет борьбы неизвестно за что против неведомых врагов. Это просто делает нашу жизнь полнее и интереснее.
Автор: Аким Трефилов
Источник: Из неопубликованных материалов "Мерянского альманаха".
|