Доклад занял первое место на научно-практической конференции "Массовая культура: синтез игры и разума", состоявшейся 28 апреля на кафедре теории культуры Московского государственного института культуры.

Сейчас в мире, с одной стороны, идет полным ходом глобализация, смешение культур и стирание границ между ними, попытка образования единой глобальной культуры с общечеловеческими глобальными ценностями. С другой – как реакция на исчезновение (или угрозу исчезновения) различных культурных традиций происходит процесс регионализации (традиционализации и архаизации), который выражается в росте интереса к традиционной культуре, к культуре собственных предков.  

О способах выражения интереса россиян к своей истории в рамках регионалистского движения и пойдет речь в данном докладе.

Предшественники. Славянофилы XIX века

Интерес к этническому наследию в России – явление не новое и берет свое начало из XIX века, из движения славянофилов. Это движение появилось как ответная реакция на внедрение западноевропейских новшеств. Славянофилы призывали обратиться к своим историческим основам, для чего собирали и сохраняли памятники русской культуры и языка, заложили основы для научного изучения культуры русских крестьян. 
Однако у этого движения было несколько недостатков:

1)    Оно носило преимущественно описательный характер. Сбор памятников культуры (материальной и духовной)  это прекрасно, но в том виде, в каковом они были зафиксированы, не будут восприняты большинством, т.е. требуют грамотного переосмысления и ретрансляции, при сохранении и уважительном отношении к первоисточнику.

2)    Имело достаточно ярко выраженный политический подтекст. Возводили православие в ранг «единственно верного учения», противопоставляя его «ереси католичества» и атеизма.  Весьма распространенное хождение имела теория «особого пути», в рамках которой Россия всячески противопоставляется Европе.

Предшественники. Славянофилы второй половины XX века

Следующий всплеск интереса к русскому этническому наследию - вторая половина 20 века.  В 50-е гг. XX века появляются такие научные деятели, как Б.А. Рыбаков и В.В. Седов (археология), В.Л. Янин (история, археология), В.В. Иванов, В.Н. Топоров (лингвистика, семиотика) и другие. 

Их труды сыграли большую роль как в развитии научных представлений относительно многих вопросов истории, археологии, лингвистики, семиотики, так и в последующем появлении многочисленных неоязыческих объединений, пытавшихся восстановить утраченную систему дохристианских верований русских. Во многом благодаря тому, что в своих исследованиях они в большинстве проявлений народной религиозности стремились отыскать следы язычества – непременно славянского, что было далеко не всегда оправданно.

На территории России первые неоязыческие объединения появились примерно в то же время, что и в Европе (Ромува в Литве – 1967 год, Асатру в Исландии – первая половина 70-х гг. XX века). Но если у европейских неоязычников на первом месте стояла именно этническая составляющая, то в русских неоязыческих объединениях политический компонент всегда превалировал над этническим. 

В 90-е годы количество таких объединений значительно увеличилось. Связано это было с глобальным кризисом идентичности, который пришел вслед за крахом СССР, и той идентичности, которую почившее государство любовно пестовало долгие годы.

Эти объединения активно "заимствовали" элементы материальной и духовной культуры из других культур и религиозных систем, приписывая им "правильное", "славянское" происхождение.  То есть, по сути, занимаясь фальсификацией (в 90-е гг. этому весьма поспособствовал поток псевдонаучной литературы, хлынувший на прилавки книжных магазинов, и, несмотря на попытки этому противостоять, этот поток пока не думает уменьшаться). 

Связано это было,с одной стороны, с неполнотой, противоречивостью и отрывочностью сведений о дохристианском прошлом славянских племен, на основе которых, несмотря на достижения истории и иных гуманитарных дисциплин, было просто невозможно воссоздать целостную картину мира аутентичных славян. С другой – с желанием порвать с христианством во что бы то ни стало как с религией авраамической, «неисконной» и «принесенной евреями насильственно» (в этой риторике, появившейся уже в 90-е, отчетливо прослеживается все тот же политический компонент ультраправого толка). 

Недостатки этого движения лежат на поверхности:

1)  Чрезмерная политизированность и крен в сторону ультраправой риторики.
2) Опора в лучшем случае на устаревшие научные данные, в худшем – на фальсификации (Велесова Книга, Славяно-Арийские Веды и т.д.).

Мерянский этнофутуризм. Движение Меря Мир\ Merjamaa

На политизированном славянофильском фоне, как бы незаметно, появилось другое движение – этнофутуризм. Как художественное течение и философское мировоззрение этнофутуризм сформировался в Удмуртии лет 15 назад. 

Удмуртские художники-концептуалисты, озабоченные ретрансляцией традиционной народной культуры в современность, воспользовались идеями, которые чуть ранее сформулировали эстонские художники.

Этнофутуризм переносит реально существующую традиционную ментальность в современность и сохраняет её, используя современные средства выражения, информационные технологии, дизайн, электронную музыку, новые социальные и экономические модели. Появляется новая органика, в которой разные формы вплетаются друг в друга, и возникает ритуальный подтекст.

Новизна мерянского этнофутуризма заключается в том, что люди этнически русского происхождения в нем состоящие имеют другой взгляд на происхождение русского народа и русской культуры: они впервые концентрируют свое внимание не на славянском, а на финно-угорском культурном наследии, на мерянской тематике. На сайте Merjamaa в разделе "О нашем проекте" указано следующее:

• Известно, что русских принято относить к славянским народам.

Но этническая основа любой нации всегда складывалась из огромного количества народов и племен. Центральное положение при формировании московитов-русских в средние века занимали финно-угорские народы меря, мещёра, мурома.  На основе раскопок мерянских древностей ученым удалось установить в общих чертах границы проживания мери около тысячи лет назад. Они включают обширные территории в верхнем течении Волги, в пределах бассейнов таких ее притоков как Молога, Кострома, Которосль, Унжа и все междуречье рек Волги, Клязьмы и Москвы. Именно здесь находится сердце Московского государства — России, и здесь формировалось этническое ядро нашего народа.

Из данных археологических раскопок и исторических источников следует, что колонизация славянами из коренной Руси (Украины) центра будущей Московии происходила медленно, без крупных войн и конфликтов. Но насколько обширной была эта "колонизация", движущаяся из Руси (Украины). Это достаточно сложный вопрос, ибо с археологической точки зрения период данной колонизации почти нигде не прослеживается: за финно-угорскими культурными слоями сразу следуют средневековые московитские. 

В нашу бурную эпоху глобализации и утраты своих корней всё больше людей обращают свой взор в глубины древнего наследия — устное народное творчество, художественное выражение самобытности, эпос, мифы...<…>

Осознание своих финно-угорских корней наряду со славянскими и балтскими позволит нашему народу наконец-то почувствовать себя не пришельцами со степного Юга, или болотистого Запада, но исконными хозяевами своей Земли и стать наконец целостной Нацией. Мы поистине великий народ, создавший огромное государство. Без финно-угорского упорства и трудолюбия, присущего этим народностям, мы бы не смогли освоить необъятные пространства Большой России. 

Автору доклада удалось немного побеседовать с основателем движения художником Андреем Малышевым-Мерянином и задать ему несколько вопросов. Один из них касался того явления, которое в исторической науке называется "славянской колонизацией". Его ответ:

• Да, мы считаем, что последствия славянской колонизации переоценены. 

Во-первых, об этом свидетельствует антропология. Даже на взгляд непрофессионала антропологические типы населения постмерянской территории Верхнего Поволжья отличаются от балто-славянских территорий юго-западных и западных регионов России.

Во-вторых, об отсутствии массовой славянской миграции в последние годы начали говорить российские археологи. 

В частности, за последние 30 лет группой под руководством академика Н.А. Макарова была проделана работа по картографированию древнерусских селищ в нашем регионе. И вот выясняется поразительная вещь: на период существования классической Древнерусской культуры укрепленных и не укрепленных поселений оказалось в 5 раз больше, чем курганных могильников, а для более раннего периода – в 9 раз больше. Н.А. Макаров пришел к убедительному выводу, что курганный обряд не был общепринятой нормой в нашем регионе Низовской земли (Залесья). 

Этот вывод, однако, важен не только сам по себе. Для археологов советской школы всегда был очевиден факт: погребальные памятники славян - курганы, а финно-угров - грунтовые могильники. И если установлено, что население, погребавшее своих мертвых в курганах, составляет в Волго-Клязьминском междуречье подавляющее меньшинство, то это серьезный аргумент, подрывающий саму возможность "массовой" славянской колонизации. 

Вывод вполне убедителен: к примеру, массовое переселение англов и саксов в Британию за всего каких-то сто пятьдесят лет оставило на британской земле 50 000 однозначно германских захоронений в 1500 могильниках, четко отличающихся от кельтских памятников того же периода. 

Но следы славян в Ростово-Суздальской земле вовсе не так выразительны.

Утверждая, что основа великорусской культуры финно-угорская, мы учитываем тот факт, что историческое ядро великороссов сформировалось именно на территориях с преимущественно финно-угорским населением. Балто-славянское население приняло участие в великорусском этногенезе значительно позднее, после вхождения в состав Московии нынешних западных территорий России в 15-16 веках. И то, думаю, что в общую русскую массу население тех мест влилось еще позднее, фактически в советскую эпоху. Известно, что жители Смоленщины, Брянщины, Калужчины и западной Тверщины этнографически еще 100 лет назад были близки беларусам, а не центральным и северным великороссам.

Дальнейшее изучение археологических памятников нашего региона прольет на этот вопрос больше света.

Возникает, однако, вопрос: почему же, по их мнению, именно финно-угорское население послужило основой для формирования русского народа и культуры? На этот вопрос был дан достаточно оригинальный ответ:

• Многие наши критики и противники всегда утверждают тождественность русскости и славянства. Русский = славянин. Но исторически основа русской идентичности это православное христианство. Так было с самого начала. В истории имела место не абстрактная славянская, а монастырская, христианская колонизация, с основанием сети монастырей и погостов, попросту говоря опорных пунктов Московской государственной администрации. Монастырь или погост это автоматическое изменение микрорегиональной экономики, изменение денежных потоков, ведущее к концентрации автохтонного населения в узлах новой системы. Это можно увидеть, если нанести все монастыри 14-17 веков на карту России. Подавляющее большинство окажется на землях мери, веси, муромы, чуди, словен новгородских в меньшей кривичей, и вятичей.  И совсем мизирное количество на землях сохранившихся финно-угорских народов. Мы имеем обрусение как следствие - крещения, смены языка, смены идентичности. Был меря, карел, ижор, словен, мещеряк, вятич, словен, чудин, кривич, стал православный русский. Еще лет двести-триста назад в Нижегородской губернии большинство населения левого берега были мари, а правого терюхане и эрзя. Сейчас подавляющее количество их прямых потомков русские. Но не славяне.

Все сказанное выше указывает на то, что движение занимает достаточно пограничное положение: они избирают для себя новую, мерянскую идентичность, но не отказываются от старой, к глобальной идентичности добавляя локальную. Глобальная же идентичность, в данном случае, была значительно расширена: русские, хоть и говорят на славянском языке, имеют не только славянские корни.

Также попытка пересмотреть культурное влияние славянской колонизации на население должна помочь выйти за рамки «славянского дискурса» и сосредоточиться на финно-угорском субстрате в русском этносе.

На это также указывает ответ на, казалось бы, не имеющий отношения к теме славяно-финнских взаимоотношений, вопрос. Вопрос об отношении к остальным объединениям с похожими целями и задачами, а также к неоязыческим объединениям:

• Отношение к другим объединениям разное.

Мы дружим и общаемся с балто-кривичами из Твери, балто-кривичами и радимичами из Беларуси, с ливами и латгаллами из Латвии, с мещеряками Подмосковья. С представителями культурных организаций разных финно-угорских народов России нас также связывают теплые отношения.

Со славянскими объединениями, которые в массе своей неоязыческие, отношений у нас нет, а  с не многими отдельными славянофилами, с которыми мы общались, они не сложились. Причина в том, что славянофилы, даже те, кто относится к нам с интересом, не умеют мыслить регионально. Говоря фигурально, они постоянно хотят «натянуть вятичей на всю территорию России».

Это касается и роли славян в истории России и изучения культурного и духовного наследия. Славянский культурный дискурс - дискурс имперский со всеми вытекающими.

У славянских неоязыческих объединений конца 80-х – начала 90-х гг. отношения с христианством достаточно натянутые. Это – неизбежное следствие, вытекающее из самой сути этих объединений: в качестве компонента, задающего основные ценностные координаты и формирующего картину мира, они поставили религию (в их случае – религию альтернативную). Отношение к христианской религии и культуре у новых мерян значительно отличается от такового у славянских неоязычников:

• Мерянский дискурс с религией связан не напрямую.

Мерянство – это история не про финно-угорское язычество и даже не про официальные финно-угорские народы. Новое мерянство придумано русскими, которые хотят получить некое новое региональное качество, новое измерение для самих себя, заявляя о своем финском этническом происхождении. Мерянская этничность – это продуктивная тема. По сути, традиционное миропонимание северного великоросса близко к тому, что мы можем назвать мерянской, чудской, шире финно-угорской этничностью. Мерянское, чудское и северорусское здесь смыкается: ландшафт, землепользование и ресурсосбережение, адаптация к внешней среде, миропонимание, психология жизни.

Мерянские корни может иметь человек с любыми религиозными предпочтениями.
Поэтому, в отношении к религиям, мы исходим в первую очередь из того, что этнические корни глубже той или иной религиозности. Во всяком случае, в наше время религия в этническом самоопределении не стоит на первом месте. 

Другой немаловажный момент -  мерянский дискурс сугубо региональный.  В последние десять лет произошла локализация интереса к мерянским корням среди части бывшиx славянскиx неоязычников, которые поняли, что Сварогу или Свентовиту на землях Верхней Волги и шире - на севере России большинство населения не поклонялось, а вот мерянско-православное народное двоеверие и было той религией, которую исповедовали северные великороссы еще 100 лет назад.

Такой подход позволяет полностью исключить пустоту искусственного отказа от огромного пласта христианской культуры на наших землях, которая толкает отказавшихся от него людей создавать искусственные религиозные конструкты, имеющие мало общего с реально бытовавшей в истории действительностью.

Выводы

Переходя к выводам, можно сказать, что главной особенностью мерянского этнофутуризма является его «пограничное положение», обусловленное тем, что целью всего движения является развитие региональной культурной идентичности, в которой органично сочетаются архаика и современность, и невозможно определить какой же из компонентов является превалирующим. Это сказывается и на сфере его интересов, в которую входят: история (в частности, краеведение), археология, религия, язык (попытки реконструкции мерянского и муромского языков; изучение субстратной топонимики и ономастики), этнография и так далее.

А вот политическое поле движению новых мерян не интересно

Во-первых, из-за того, что там, где появляется политический компонент, начинает подавляться этнический (частично или полностью).

Во-вторых, политический компонент может быть и, скорее всего, будет неверно воспринят и движение на долгое время, если не навсегда, получит ярлык «сепаратистского», как, в свое время, с неонацизмом стало прочно ассоциироваться славянское неоязыческое движение «родноверов» (достаточно условное, впрочем, по своей сути).

В этом пограничном состоянии и заключается новизна этого движения: в то время как многие движения развивали какое-то одно направление (религиозное, общественное или политическое), новые меряне формируют целостную региональную картину мира, при этом не вырывая ее из общерусского и общероссийского контекста.

Новизна заключается также и в дистанцировании от «славянского дискурса», и концентрация на «финно-угорском субстрате» и финно-угорском влиянии на русскую культуру. Определенный интерес к финно-угорской теме присутствовал в среде дореволюционных историков и археологов, многие из них признавали финно-угров такими же равными предками великороссов, как и славян, но выстраивать на этой основе новую картину мира никому в голову не приходило довольно долгое время.

Также следует отметить, что основной костяк данного движения – выходцы или жители из Владимира, Костромы, Иваново, Нижнего Новгорода, Ярославля, Вологды. Это помогает понять, почему для этих людей региональная идентичность также важна, как и глобальная: как представители провинциальных регионов, они как никто понимают и чувствуют разделение между «столицей» и «провинцией», где первая – живая и подвижная, а вторая – тихое болото, в котором можно умереть от тоски. Несмотря на то, что сейчас этот стереотип начинает потихоньку терять свою актуальность, его позиции, в силу объективных причин, все еще очень сильны.

Критика

Поводом для критики данного движения может послужить определенная мифологизация, упрощение вопросов формирования русского народа, русской культуры и финно-угорского компонента в ней в свою пользу, которая неизбежно проявляется в любом движении, концентрирующимся на чем-то одном («предвзятость подтверждения»). 

Также может вызвать определенные вопросы обращение к культуре раннесредневековых финно-угорских племён, происходящее куда более часто, чем обращение к традиционной культуре последующих столетий постфинно-угорских регионов, на территориях которых эти племена проживали. Людей не информированных в вопросах раннесредневековой истории это может оттолкнуть (т.н. «проклятие знания»).

Итог.

Подводя итог, можно сказать, что движение "Меря" поднимает достаточно злободневные вопросы, касающиеся русской истории, культуры и идентичности, и призывают вспомнить не только об общероссийской, но и о региональной истории, культуре и идентичности. Корни идентификационного, нравственного, культурного кризиса, по мнению мерянских этнофутуристов, лежат именно в незнании и неприятии финно-угорского исторического и культурного наследия.

Закончить данный доклад можно фрагментом из интервью Андрея Малышева (главного редактора портала Merjamaa) беларусскому интернет-изданию Svaiksta:

• "Будущее – за интересом к собственным корням, за этническими ценностями, народными культами и новым экологическим мышлением, включающим в себя новый тренд – этноурбанизм – городскую жизнь с опорой на региональные этнические ценности. Всё это подразумевает жизнь в ладу с самим собой, своей родной землей и невыдуманными предками" .

Автор: Анна Малькова. Кафедра Теории культуры. Московский государственный институт культуры