Чухлома город, районный центр Костромской области. Впервые название Чухлома упоминается в летописи под 1381 г. Город находится на оз. Чухломское, которое в Солигаличской летописи XIV в. называется Чудское. Обычно этот вариант названия позволяет видеть в основе названия Чухлома этноним из ряда чудь, использовавшийся московитами для называния финноязычных народов Московии.
В контексте поиска истоков этой топоосновы обратим внимание на одну загадочную и весьма распространённую на Севере лексему «čuhl» имеющую топонимное функционирование.
В восточных вепсских говорах берестяной черпак для питья называется čuhlik или duhluine. Оба варианта представляют собой суффиксальные образования от производящей основы čuhl: в čuhluine присутствует продуктивный вепсский деминутивный суффикс -ihe, в čuhlik — суффикс -ik, также с деминутивной семантикой (Hakulinen 1968, 105—109). Однако сама производящая основа выглядит достаточно загадочно, для нее не обнаруживается четких параллелей в родственных прибалтийско-финских языках. Можно ли приблизиться к разгадке происхождения этого загадочного слова?
Начнем с того, что помимо восточных вепсских говоров слово бытует в олонецких вытегорских говорах, ср. чублик, чуглик - «ковш для питья из дерева или бересты» (Фасмер).
С учетом того, что вепсское прошлое Вытегорского края не вызывает сомнения, а ареал восточных вепсских говоров непосредственно примыкает к вытегорской территории, русское диалектное слово следует, рассматривать как вепсское субстратное включение, появившееся в результате обрусения местного финно-угорского населения. Любопытно, что Калиме, обратившему внимание на вытегорское слово, очевидно, не была известна вепсская лексема čuhlik, поскольку он, а вслед за ним и Фасмер возводят русское чублик, чуглык, бытующее в Вытегорье, к территориально далекому коми-источнику tsibl'eg (чибльог) с тем же значением, замечая при этом, что этимология последнего неясна (Фасмер).
Вепсские истоки для русской диалектной лексемы с чрезвычайно локальным ареалом распространения, непосредственно примыкающим к вепсскому языковому ареалу, а в недавнем прошлом входившим в состав последнего, являются более предпочтительными. Это, однако, не снимает полностью коми-этимологию, а лишь отодвигает ее в плоскость прибалтийско-финско-уральских культурно-языковых взаимоотношений: считать ли вепское čuhlik заимствованием из коми?
Коми-прибалтийско-финские (вепсско-карельские) лексические связи не раз привлекали к себе внимание финно- угроведов. Этой проблеме посвящен целый ряд публикаций, выявивших достаточно показательную статистику заимствованных слов. Число коми-заимствований в прибалтийско - финских языках на порядок меньше, чем слов прибалтийско- финского происхождения в коми. Подобное соотношение вполне согласуется с характером и направлением миграционного потока с запада на восток. Надо полагать, что именно с этим потоком прибалтийско-финская лексика проникла и в коми-чудское Заволочье, и дальше на восток в современный коми-ареал.
Обратных заимствований — из коми в карельский и вепсский — единицы, при этом любое из них на поверку вызывает вопросы (и вызывало их уже у самих авторов этимологий). Самый главный вопрос — как и почему эти несколько слов продвигались против течения. Не случайно, поэтому в качестве альтернативы заимствованию предлагается исходить из сохранения в коми и прибалтийско-финских языках единого древнего финно-угорского наследия (Uotila 1935), из проникновения коми-слов в прибалтийско-финские языки через посредство севернорусских говоров, а также из общих ареальных инноваций, возникших в результате контактов с вымершими субстратными языками (Кожеватова 1996).
В этом контексте, а также с учетом некоторых новых материалов, прежде всего ономастических, поиск других (не коми) возможных источников для вепсского čuhlik представляется вполне обоснованным.
Нами отмечалось уже, что čuhlik и čuhluine восходят к производящей основе * čuhl-, которая не известна вепсским говорам в качестве самостоятельной лексемы. Она, однако, широко воспроизводится в географических названиях Севера.
В низовьях реки Ояти, изобилующей речными коленами и старицами — «карами», в окрестностях бывшего Введенского монастыря известен мыс под названием «Чёгла». Он образуется речной петлей и отделен от берега дополнительно еще двумя старицами — Сотникова Кара и Рыкун, которые оставляют лишь узкий проход, соединяющий мыс с берегом
В районе урочища «Чёгла» в Оять впадает одноименная река, название которой образовалось, очевидно, в результате метонимического переноса оронима на реку. На картах Генерального межевания XVIII в. река названа Вагажской речкой.
Среди других названий с заинтересовавшей нас основой — Чеглин ручей в бассейне р. Капши, Čuulnem мыс (пет 'мыс') в верховьях р. Капши, Čuhloja руч. (oja 'ручей') на Ояти, Чулуконда ур. (-конда < кар. kond, kondu, вепс. *kond 'крестьянский двор с окружающей землей ) на Свири, Чуглова дер. в Заонежье. Кроме того, в топонимии означенного ареала представлена также основа čuhlik. У прионежских вепсов известно Čuhlik ~ Čuhlikso бол. (so 'болото'), в южном Обонежье Чуглики ~ Чуглицкий Угол ур., Чуглик бол., в Пудожье Чу блик гр. Видимо, не стоит в данном случае настаивать на жесткой связи последних с апеллятивом cuhlik 'берестяной черпак'. В принципе они могут быть выстроены по модели čuhl- + суффикс -ik, нередкий в топонимах.
В ряду приведенных примеров привлекает к себе внимание еще одна топооснова, отразившаяся в названии горок Čuhlak ~ Čuhlakmagi (magi 'гора') в вепсском и Чубрак в русском Присвирье, Чублак и Подчублак в южном Обонежье, Чублак ~ Чуглак в Заонежье, Чублак в Пудожье.
Структурно čuhlak/чублак ~ чуглак раскладывается на основу čuhl -/ чубл- ~ чугл- и формант -ак/-ак. Последний — в функции подобия выраженному корневым словом (nemak ~ пет 'мыс', sarjak ~ sar 'остров', kendak ~ kend 'берег') — известен вепсскому словообразованию, хотя и не входит в число продуктивных вепсских суффиксов.
Больше следов он оставил в топонимии. Впрочем, лишь для отдельных топонимов этого типа удается обнаружить в вепсских говорах производящую основу, соответствующий апеллятивный этимон (типа sürd', harj). В ряду приведенных апеллятивов и топонимов, видимо, есть смысл рассматривать и Čuhl- ~ Čuhlak, тем более, что в топонимии Обонежья представлены оба варианта. Картографирование убеждает в том, что топо-основа Čuhlak /чублак ~ чуглак известна не только в Обонежско-Присвирском регионе
Ее ареал тянется, судя по материалам картотеки Уральского университета, от р. Ваги на запад, в Обонежье. Причем на восточной периферии ареала чублак фиксируется и в апеллятивном употреблении в значении 'большая гора, поросшая лесом'.
Судя по данным той же картотеки, на Двине присутствует еще одна чрезвычайно любопытная в контексте данной статьи русская диалектная лексема — местный географический термин чугла в значении 'горка, холм, угор, возвышенность'. Слово достаточно широко бытует здесь и в топонимии — в названиях возвышенных участков местности. Насколько реально сопоставлять его с топоосновой * Čuhlak /чугл-, зафиксированной в ареале Обонежья?
Фонетически такое сопоставление вполне оправдано, как, впрочем, и семантически. Хотя основа *Čuhl-/чугл- присутствует в названиях разнородных объектов, более близкое знакомство с характеристикой последних приводит к мысли о том, что на самом деле существует нечто общее, объединяющее географические объекты с названной топоосновой.
Таким объединяющим началом является угловое, тупиковое, конечное расположение объектов на местности. Именно такова характеристика речных наволоков Чегла и Čuulnem, расположенной на озерном мысу деревни Чугловой, болота Čuhlik в юго-западном Прионежье, урочища Чуглийский Угол в южном Обонежье.
Этот ряд примеров дает основание предполагать для основы *čuhl- семантику 'угол> край, конец', которая, кстати, очень естественна с позиций лексемы Čuhlik (букв, 'уголок'), обозначающей свернутый конусом кусок бересты (ср. čumb 'угол' -* čumbuune 'берестяной черпак', букв, 'уголок').
Реконструированная для *čuhl- семантика не противоречит значению 'гора' лексем чугла и чублак, ибо семантическое развитие 'край, конец' —* 'гора' известно некоторым финно-угорским лексемам, ср. прибалтийско-финское syrja (вепс, siirj), которое бытует, с одной стороны, в значении 'бок, край, конец', с другой — 'горка, холм, возвышенность'; саам. čorru 'край, сторона, конец' и čогг 'вершина холма'.
А. К. Матвеев предлагает для двинского термина чугла коми-этимологию, сопоставляя его с коми-зырянским чукля 'кривой', чукыль 'изгиб, поворот, излучина, лука реки'. Одновременно он указывает на определенную спорность этимологии (Матвеев 1968).
Спорные моменты связаны с тем, что пермские по происхождению названия встречаются ис-ключительно в восточном Заволочье, при этом если в северо-восточной части региона они связаны с поздним зырянским движением к устью Северной Двины, то в юго-восточной — с неясным по происхождению пермским или прибалтийско- волжско-пермскими элементами. Естественно, что пермские истоки для čuhl- /чугл- представляются еще менее реальными в Обонежье.
Оставив поэтому на время заволочские параллели, обратимся к любопытным данным, обнаруживающимся на северо-западе от Обонежья, на территории северной Карелии и Финляндии.
В говорах северной Финляндии известен географический термин juolu в значении 'мыс, вдающийся в болото или водоем; каменистый склон горы' (Raisanen 1995). Оригиналом для него признается саамская лексема čuollo, čuollu, которая имеет целый ряд значений, в том числе 'специальное устройство, направляющее лососей в запруду; загон для оленей; специальная изгородь, перегораживающая озерный мыс' и т. п. Эти на первый взгляд достаточно далекие друг от друга значения в действительности объединяются вокруг одной идеи: некий природный или созданный человеком постепенно сужающийся коридор, использовавшийся для того, чтобы направить оленей, лососей и проч. к месту отлова.
Видимо, значение промыслового термина в данном случае вторично, изначальное же значение 'край, бок, сторона, тупик' сохранилось в саамском čuolo 'расположенный боком', čuollot 'сбоку, боком, ребром'.
В финских говорах саамское заимствование в целом сохраняет семантику оригинала. Сопоставление не вызывает возражений и с точки зрения фонетики, ибо в диалектах северной Финляндии саамское начальное с в словах с задней огласовкой последовательно передается через /, ср. саам, čuahkos, čuokas 'зимник, зимняя дорога' —» фин. диал. jokos; саам, бог 'бедро, ляжка (животного) -*■ фин. диал. jorva; саам, čolme, čoal'bme 'пролив' -* фин. диал. jolma и др.
По данным Алпо Ряйсянена, саамская основа отразилась в целом ряде географических названий на территории северо-восточной Финляндии, причем речь идет о названиях вдающихся глубоко в озеро мысов или узких перешейков, отделяющих одно озеро от другого, т. е. мест, удобных для загона оленей.
Подобным образом могут быть охарактеризованы и топонимы на Čuol-/Juol- на территории северной Карелии. Невольно напрашивается сопоставление с описанным выше приоятским мысом под названием Чегла и другими обонежскими топонимами на чугл-, которые называют объекты, идентичные северофинским и северокарельским по своей географической характеристике и, видимо, по функции. Подобное сопоставление реально и фонетически и предполагает вторичность h/г/б в обонежских топонимах на čuhl-/чугл-/ чубл- (по типу саам, jaw're, jau're, jau'rr etc. < *javre 'озеро', ср. в топонимии северной Карелии Jauruma — в Обонежье jаhr-/ягр-, ср. в топонимии Присвирья Ягрема).
В контексте приведенного материала обращает на себя внимание и саамская лексема čolle 'возвышенность, холм, пригорок* (IW), для которой не удалось обнаружить научной этимологии, однако в смысле семантических универсалий (край гора) она явно тяготеет к рассматриваемому ряду слов.
Предлагая саамские параллели, мы не настаиваем на безусловных саамских корнях основы čuhl- в вепсском и смежном русском Обонежье. Проблему ее происхождения надо решать, принимая во внимание не только саамские связи, но и упоминавшиеся выше юго-восточные, двинские параллели. При этом нельзя обойти вниманием и ряд топонимов верхнего Поволжья, ср. костромские - Чухлома р., Чухломское оз., Чухломка д., ярославская - Чухолза д., вологодское Чухломи оз., подмосковное Чухлинка пос..
Вообще в вепсском Обонежье фиксируется ряд топооснов, этимологизирующихся из саамского языка, однако имеющих при этом широкие, тянущиеся до Подвинья и Верхнего Поволжья, юго-восточные ареальные связи (типа ягр-), заставляющие усомниться в непосредственных саамских истоках топооснов и склоняться, скорее, к неким субстратным языкам, принявшим участие в формировании современных саамских языков.
В восточных вепсских говорах, тяготеющих ареально к Белозерью, обнаруживаются и показательные лексемы с широкими восточными ареальными связями (ср. вепс, sohring — сев.-рус. шогра ~ согра — коми согра ~ сöгра — мар. šürgö — саам. *čovr). Они не имеют удовлетворительной этимологии из живых финно-угорских языков и, видимо, должны быть признаны субстратным включением из вымершего финно-угорского языка, занимавшего промежуточное положение между мерянским языком на юге и саамским на севере (Востриков 1990, 89).
Не входило ли в их число и čuhl-/чугл-? Определенный семантический разнобой, характерный для основы на разных участках ареала, в действительности укладывается в универсальные закономерности семантического развития.
Судя по ареалу распространения, можно предположить, что истоки основы в неизвестном субстратном языке, принявшем участие в появлении ряда современных финно-угорских языков. Это предположение согласуется с тем, что общий для коми и прибалтийско-финских языков фонд географической терминологии оказывается на 70 % сформировавшимся под влиянием неизвестного древнего субстратного языка (Кожеватова 1996).
