Андрей Павличенков хозяин терема-музея в Асташово: Солдат вернувшихся с войны сейчас реабилитируют психологи. Людей, побывавших в катастрофах реабилитируют психологи. Когда взрывают авиалайнер, в аэропорту со встречающими работают психологи. А тут вся страна побывала в катастрофе. Для таких случаев по моему ничего не придумано...

Миша Васильев, историк-краевед, который работает над музеем в Асташово вернулся из поездки к жгонам в Нейский район. Он побывал в селе с старинным мерянским названием Кужбал, которое переводится на русский как "Еловое место" / "Еловая деревня".

Кужбал - село Нейского района Костромской области, входит в состав Кужбальское сельское поселение. Находится в 23-х километрах на северо-восток от г. Нея.

Кужбальский лес

Жители нынешнего Нейского района, выискивая все новые способы побочных заработков, после отмены крепостного рабства в Российской Империи перепробовали различные виды промыслов. Кроме традиционных - производства льняных тканей, портняжного ремесла, изготавления керамики, они занимались производством сукна и валенок.

Кужбальская улица

Кужбальский край славился своими жгонами, профессиональным сообществом занимавшимся массовым производством валенок, имевшим свой тайный язык  — "елманский", содержавший в себе множество мерянских словечек. Жгоны, участвовали нетолько в местных ярмарках, но и ездили с обозами в поволжские и сибирские города и села, доходили до Москвы и Питера. 

Миша Васильев из своей поездки привез диктофонные записи, рассказывающие о  быте потомков кужбальских жгонов при советской империи.

ЖГОНЫ СЕЛА КУЖБАЛ

"Несколько слов хочется сказать о своём деде по матери, который был в 1930-е гг. раскулачен. Дом, который он построил своими руками, «пятистенок», как говорила мама, отобрали.

Устроили контору колхозную. А семью переселили в овчарню. Шестеро детей, бабушка, дед – оказались в овчарне. Как рассказывала мама, всё было отобрано. Даже что в сундуках – платки красивые, ткани – всё забрали.

А тятенька, как мама говорила, приносил это со жгонки, потому что был ещё и пимокатом. На зиму уходил в Сибирь на промысел, зарабатывал деньги для семьи, и они жили довольно-таки зажиточно. Ну и как оказалось, их сочли кулаками. Мама долго не рассказывала об этом. Впервые я услышала историю в 7-м классе, когда все мои подружки нарядились весной в красивые платки шерстяные, а у нас не было.

Кужбальская школа

Я задала маме вопрос: мама, а мы были самыми бедными? И она рассказала, что всё отобрали. Даже то, что они наткали со старшей сестрой Александрой и спрятали в застреху на чердаке. На полотенца, на тюфяки тогда ткали, половики... всё отобрали. Вот и остались они в том, что на них было. Грустные были времена. Но я всегда удивлялась, и до сих пор удивляюсь, что мама как-то об этом... ну, может быть, она уже переболела, уже эта боль прошла... но не осуждала как-то вот власть, - я удивилась – никакой такой злобы, ненависти – не было. Наверно потому, что они пережили войну, а война была пострашнее: теряли близких людей.

Я даже сейчас вспоминаю её рассказ, и думаю: надо же, никакой обиды, никакой злобы... Может, это и есть всепрощение русских женщин.

Кужбальские женщины

А послевоенную деревню я помню хорошо. Сами впрягались в плуг, женщины, всё женщинами пахали. Мужчин не было. И лошадёнок тоже было мало, только на колхозные поля. Но жили очень дружно, помогали друг другу, и не чувствовали себя обделёнными. Всем делились. Мама давала молоко соседкам: «Надя – унеси!»: она всегда держала корову. И капустой, и всем, что было - делились. Наверно это главная черта русского характера – коллективизм, который помогал вынести трудности.

Мамин брат старший, дядя Петя, прошел войну, побывал в плену. Он перенял ремесло отца, т.е. моего деда. Я уже училась в институте, а он все ещё ходил на заработки. У него этого коллективизма не было, он не хотел работать в колхозе – дядя Петя. Он и плотником был хорошим, дом себе построил, избушку дедову перестроил. Oхотник был очень хороший – на лосей, на медведей ходил. А на зиму уходил на жгонку, зарабатывал. В Оренбургскую область, Бузулукский район. И с ним, что удивительно, ездила дочь, моя двоюродная сестра. Она моложе меня на четыре года. Красавица была. Тоже потом институт закончила. Я говорю: как ты с ними могла? А она говорит: а чего? готовила им, стирала. А папа деньги зарабатывал. 

Кужбальские бани. В таких банях работали жгоны в былые времена.

А когда дядя Петя был уже старенький, он катал валенки в деревне. Построил для этого дела баньку специальную, где держал всё приспособление для валенок. Жгон был, весь в деда.

А деда-то, мало того, что всё отобрали, еще и обложили налогом. Он «твердым» назывался этот налог. А откуда было на тот налог взять? Денег то тогда совсем не было. Разве он был кулак?! Он был труженик, и никому не давал спуску – всех заставлял работать. Всех шестерых детей. Когда он не смог выплатить, его отправили в Кологрив на лесосплав. Но он все равно прибегал тайно к семье, встречался с маминой мамой в лесной избушке. Он там, на сплаве, ухитрялся сберегать копеечку. Придет тайно, принесёт нам денег. Потом на него донесли, и его даже посадили на сколько-то, за то, что тайно убегал. 

Деревянная Воскресенская церковь 1762 г. постройки

Вот эта то избушка потом перешла к дяде Пете. Начал он с того, что отшельником жил, охотой занимался. 

Дети у дяди Пети выросли замечательные. Младший мединститут закончил. Средний стал лётчиком. Старший закончил высшую партийную школу, институт заочно, работал директором типографии. Все из деревни – а вышли в люди. Родители наши нами очень гордились. Мы были первое поколение, которое окончило институты. Тетя Манефа так была счастлива, так счастлива. Не могла на нас наглядеться. Потому что своих детей у неё не было. Когда деда кулачили, когда их выгнали из дому, у нее что-то случилось от ужаса этого. Не могла она иметь детей к сожалению."

Кужбальская дорога

Фото: Андрей Павличенков, Василий Малышев
Источник: Андрей Павличенков