Тема великой сакральной ели — дерева предков финно-угорских народов — настолько широка, что первая публикация на сайте Merjamaa [6] не вместила в себя всего многообразия смыслов, параллелей, интерпретаций. Возможно, написать большую работу и не получилось бы. Невозможно охватить такую тему со всех сторон сразу, правильнее будет рассматривать какой-то один аспект. Да и раскрывать все карты не хочется, желательно, чтобы у читателя остались какие-то вопросы, и он захотел найти на них ответы.

Я скажу больше — эта тема не ограничивается даже своей широтой, смыслы этого явления перманентны, они разлиты в воздухе и существуют столько, сколько существует человек, они простираются глубоко в века, в недра нашей Матушки-Земли, омываются подземными водами и в первозданном виде предстают перед чем-то непознанным в центре Вселенной.

Вопросы сакрализации дерева, его места в жизни человека и культурной среде, быту, верованиях стоит рассматривать не только в рамках этнографии, фольклористики, истории, религиоведения — они находятся в области метафизики.

Попробуем немного углубиться в тему, используя уже имеющуюся информацию о почитании ели финно-угорскими народами, о ее семантике, образе, укоренившемся не только в пространстве и времени, но и в самом человеке. А, может быть, и в нас есть частица вечнозеленой незримой субстанции, возможно, мы сами являемся этим деревом?

Вера в то, что деревья могут быть временным пристанищем душ людей, сохранилась почти у всех народов. Многие из них до сих пор считают, что в деревьях обитают души наших предков. Ведь не случайно очень распространен обычай сажать деревья у могил. У дерева предков можно попросить помощи, ведь это означает то же самое, что попросить помощи у близкого человека, покинувшего этот мир.

Известен случай, когда молодой эстонке, которой нужно было сделать выбор между двумя женихами, помогло дерево. Молодые люди давно ухаживали за ней, но девушка никак не могла отдать предпочтение кому-то одному: оба кандидата казались ей достойными. Размышляя на эту тему, она однажды забрела на могилу своей прабабки, где росла высокая ель. Девушка уселась под деревом и сама не заметила, как задремала. Что ей приснилось, она не помнила, но, пробудившись, поняла, что решение принято. Вечером она ответила согласием на одно из предложений и, как показало время, не прогадала. Хотя ее избранник и уступал в красоте и физической силе своему конкуренту, но оказался человеком честным и основательным. О другом же вскоре стало известно, что он одновременно ухаживал за девушкой из соседней деревни и оставил ее в «интересном положении». Теперь так удачно вышедшая замуж эстонка уверена, что избежала позора только благодаря совету прабабки, переданному ей через ель, росшую у могилы.

Многие замечали, что у могил растут деревья – это древний обычай финно-угорских народов — захоронение под деревом. Известный ученый Алексей Конкка исследовал могилы на кладбищах Северо-восточной Карелии. Всего он зафиксировал 17 случаев захоронения под деревьями (могилы находятся под старыми соснами и елями и направлены головой или ногами прямо на ствол дерева), из них в 5 случаях это были детские могилы. Кроме того, в 14 случаях дерево находилось внутри ограды в непосредственной близости от могилы [7].

В доказательство того, что дерево, в частности хвойное, связано с миром умерших, говорит и фольклор. В похоронных плачах зачастую можно услышать сравнения, связанные с елью, еловым бором и пр. Унелма Конкка — известный фольклорист, замечает, что в карельских похоронных причитаниях часто упоминаются еловые леса, в которые относят умершего. Возможно, кладбища у карел раньше располагались в еловых рощах, — заключает она. В ельниках находились многие старые кладбища ухтинской Карелии, района Панозера, Тунгуды, Ребол, Сямозера и т.д. Выбор еловой рощи для устройства кладбища практиковался и за пределами Карелии, в волжских землях. Кроме того, в разных местностях Карелии на территории поселений сохранялись одиночные старые ели, многие из них были карсикко. Как правило, это были «родовые деревья», т.е. почитаемые отдельными семьями.

В начале XIX (в 1827 году) века путешественник и историк Ф. Рюс отмечал, что жертвенные ели есть почти у каждого дома в Восточной Финляндии. В нескольких километрах от дер. Вокнаволок на севере Карелии стояли в 1990-е годы три старые ели. Они назывались Ukon kuuset – «Ели Укко». А в центральной Финляндии была известна ель, которой все жители деревни приносили ежегодные жертвы.

Сухие наблюдения ученых оживляет своими яркими, эмоциональными строками Николай Клюев, по-видимому, немало знающий о могильной ели как символе смерти, древнего поминального обряда, связи миров живых и предков.

О ели, родимые ели, —
Раздумий и ран колыбели,
Пир брачный и памятник мой,
На вашей коре отпечатки,
От губ моих жизней зачатки,
Стихов недомысленный рой... 

Наверное, оттого ель связывается с миром мертвых, что в ельнике всегда тихо. Лишь высоко в небе вершины деревьев медленно качаются, и слышен гул, протяжный и степенный.

Для более полного осмысления темы, обратимся к ботанике. Что известно о ели как биологическом виде? Растет это дерево крайне медленно, особенно до 10-15 лет (десятилетнее дерево редко бывает выше 1,5 м). Живет до 250-300 лет, некоторые деревья даже 500-600 лет. Ель отличается высокой теневыносливостью. Она может расти под пологом крон более высоких деревьев, довольствуясь теми немногими лучами света, которым удается проникнуть сквозь плотную сень листвы.

Древесина ели легкая, мягкая и обладает высокими резонансными свойствами, поэтому она имеет огромную ценность как поделочный материал (из нее изготавливают музыкальные инструменты, в том числе карельское йохико).

Едва ли не большее значение имеет для человека ель еще до того, как она срублена. При жизни своей она лучше, чем другие деревья, очищает воздух, поставляет кислород. Примерно четыре средней величины ели обеспечивают на всю жизнь дыхание одного человека. Она защищает крупнейшие, например, европейские, водоразделы: Альпы, Карпаты, Урал и Онего-Валдайскую гряду, храня истоки рек, в их числе великая финно-угорская Волга [20]. Это глубоко символично. Человек мудр и наблюдателен, кроме того у него хорошо развито чувство преемственности и генетическая память. Особое почитание предками этого дерева — мрачного и выносливого, сильного и красивого — веками жило в культуре и традициях народа и связывалось с его особенными природными свойствами.

Зеленую круглый год ель также можно рассмотреть как символ вечной жизни, здоровья.
Таким образом, ель, пронизывая все слои человеческого бытия, дающая людям многие блага и защиту, становится частью человека. Ведь если дерево — жилище мертвых, антенна, посредством которой можно поймать сигнал с того света, то оно и есть душа, сама сущность — человек.

И.Ю. Винокурова замечает, что у южных вепсов был обычай рядиться в «ель», они обвязывались еловыми ветками, что, вероятно, как пишет исследовательница, связано с древним культом ели [1].

Исследования карельской и вепсской вышивки показывают, что человек-дерево (антропоморфная ель) широко представлен в этом древнем декоративно-прикладном искусстве. В.П. Ершов сравнивает дерево с женским началом, которое питает, дает убежище, защиту и поддержку, как Великая Матерь. Деревья часто стилизуются под женскую фигуру [2, 3].

«Порой они (деревья) больше похожи на проросшие хвойными элементами антропоморфные фигуры, чем на изображения деревьев. Человеческими признаками наделена верхняя или нижняя часть дерева, — пишет известная исследовательница орнаментов финноязычных народов А. П. Косменко. — Так, в одних вышивках ствол, показанный в виде вертикальной линии или столба, насквозь пронизывает вышитую у основания треугольную фигуру, которая, видимо, олицетворяла корни и комель хвойного дерева. Однако верхняя часть дерева имеет ярко выраженные антропоморфные черты, что подчеркнуто многократным повторением поднятых вверх человеческих рук — веток дерева. Вместо вершины вышита поясная антропоморфная фигура» [9].

А. П. Косменко связывает антропоморфные изображения со средневековыми рисунками на саамских бубнах, где изображались деревья (возможно, ели) в соединении с человеком (растительным духом), т.е. человеческая фигура и дерево показывались, как единое целое [9].

Тиуновское святилище — известный всем сакральный комплекс Вологодской области тоже приоткрывает нам завесу чудских тайн. И здесь мы находим связь антропоморфных и фитоморфных элементов. На большом камне, что находится в этом месте, присутствуют граффити — изображена богиня с ветвью в руке и бог с веточкой на голове [17].

Существует предание о том, как шведы в ХVII в. собрались напасть на Олонец, и расположились в устье р. Олонки, но вдруг повернули назад, увидев большое войско. Только испугались они не врага, а еловую рощу в д. Горки Ильинского погоста, которую спутали с ним [10]. Вот так предки-ели встали на защиту своего рода. Николай Клюев так и называл олонецких мужиков в поэме «Повесть о скорби» — «рать еловая».

Ель как родовое дерево или дерево предков финно-угорских народов [1]. органично вписывается в картину мира мертвых, является как бы его «опознавательным» знаком». В определенной степени «тот свет» представляют кладбища, [8], расположенные в еловых рощах. Священные рощи — локус совершенно особый по своим характеристикам и законам: полумрак елей «рай медвежий и сумрак еловый» (Н. Клюев), тишина, нарушаемая только пением птиц да плачами-причитаниями «как будто в зыбях хвой рыдают серафимы» (Н. Клюев), домики мертвых – «гробницы» (grobničča), смертная доска (калмалауда), переговорная палка (надмогильная палка) [16], ветровые платки, дым кадильниц и многочисленные табу, нарушать которые никто не решается…

Культ дерева являлся неотъемлемой частью многогранной традиционной культуры населения Верхнего Поволжья. До начала XX в. некоторые его элементы еще повсеместно сохранялись в культурных традициях края. Сегодня заповедные рощи (так называемые «кусты»), функционирующие как сакральные локусы, известны в Вологодской области [19].

Кокшенгский краевед А.А. Угрюмов называет священные рощи-кусты древними чудскими рощами [18]. Слово «куст» выводится из вепсского — «кууз» — ель и марийского «кюсото» — мольбище. В 1981 году на р. Уфтюге (приток р. Кокшенги) в д. Игнатовской (Подкует) был обнаружен в священной роще-кусту разрушенный могильник. Затем в 1990–1991 годах были проведены раскопочные работы в одной из священных рощ — Тиуновском кусту.

Представляется весьма интересным, что при переходе от язычества к христианству население Кокшенги не уничтожило свои священные рощи-Кусты с языческими могильниками в них, а трансформировало эти замечательные памятники своей истории в православные святыни с часовнями и престольными праздниками при них [15].

В контексте затрагиваемого вопроса отметим факты почитания деревьев, имевшего иной характер. Известно, что в начале XX века в окрестностях деревни Окулово на Ухре Пошехонского уезда на месте разрушенного в древности монастыря находилась часовня с иконами Святого Пантелеймона и Макария. Около часовни росла сосна, имевшее «развилье», которое пересекалось суком; в образовавшееся отверстие женщины «пронимали» своих детей. Данный ритуал совершала старая женщина, которой матери детей платили деньги для приобретения сжигаемого в лампадке масла. Одежда с детей вешалась на сучья лечебной сосны или бросалась к ее корню «до истления». Считалось, что данное действие способствовало скорейшему выздоровлению детей. Кроме того, сообщалось, что в Ильин день около этого дерева совершались молебны 21. В связи с этим сюжетом, скажем, что источники XIX — начала XX века свидетельствуют о широком бытовании аналогичных обрядов, исполнявшихся около священных деревьев во всем верхневолжском культурном ареале [5].

В Ярославской губернии в этом плане особо выделялись северные уезды — Пошехонский, Даниловский и Любимский. Особая географическая отдаленность этих регионов способствовала длительному сохранению остатков языческих верований и самобытных форм народного православия. Так, известно, что во II половине XIX в. в ряде населенных пунктов Ярославской губернии еще росло несколько «святых» деревьев и рощ, по отношению к которым фиксировались некоторые элементы обрядов, но большинство этих мест не сохранилось до наших дней. Сакральный локус, упоминаемый в агиографической литературе под названием «заповедной рощи», находился между с. Воскресенское-на-Обноре и д. Фрольцево в Любимском уезде Ярославской губернии. В настоящее время под ним понимается большой лесной массив, начинающийся от С-В стены храма в честь Воскресения Христова в с. Воскресенское и тянущийся вдоль правого берега р. Обноры до середины современного пос. Фрольцево [19].

Есть предположение, что финно-угры в далеком прошлом хоронили умерших на деревьях, привязывая к ветке. Исследователь П.П. Медведев в своей работе показывает,  как происходит эволюция от захоронений на дереве (сосне) к дереву-знаку и затем к столбику (голубцу), шесту, палке, кресту на могиле [13].

Свидетельства почитания ели-тотема есть и в свадебных обрядах. В некоторых свадебных традициях украшенная елочка олицетворяла «красоту-волю» невесты: подружки выносили наряженную елку на середину избы, и невеста кланялась ей, затем елку помещали в красный угол — самое почетное место в доме — и обращались к ней как к божеству. «Жизнь невесты, находящейся в «пороговом» состоянии, связывается с растением-тотемом» [12].

Ель как заместитель человека также упоминается в современном фольклоре Вологодской и Костромской областей — в частушках, сопровождающих обряд проводов парней в армию:

Скоро, скоро я поеду
Через Неюшку реку,
Поставьте елочку зеленую
На том, на берегу!
(Рекрутская частушка, Костромская обл.) [14].

В одном из древних преданий вепсов говорится, что изображение бога Юмалы находится в еловой роще и прикреплено к самой большой «лесине» [1]. Этот сюжет уже интерпретированный по-своему христианством, нашел отражение в рунах «Калевалы»: в 50-й руне рассказывается, как Марьятта-дева рожает Христа в сосновом бору [4, руна 50]. В карело-финском эпосе ель и сосна — деревья, которые своим рождением обязаны Богу:

Из земли не поднималась
– Елка, созданная Богом.
И сосна там с Божьим сыном…[4].

Помимо прочего, ученые заметили, что: «Леший довольно часто уподобляется хвойным деревьям» [11]. Еловая ветка и сосновый веник подвешивались во дворе и олицетворяли домового. Говорят, что дух леса может оборачиваться в сосну или ель, а может выглядеть как еловый пень, или ель, сосна могут быть жилищем лешего и пр.
В рунах «Калевалы» еловые чащи зачастую описываются как место пребывания злого духа Хийси или духа леса: «Дед лесов седобородый, / Мох — твой плащ, а хвоя — шапка!».

Мир предков и духов сосуществуют и функционируют в сознании человека как нечто единое, взаимозаменяемое. Так было вчера и так будет завтра. Ёлусь па ёлусь!

Источники:

1. Винокурова И. Ю. Календарные обычаи, обряды и праздники вепсов. — СПб, 1994.
2. Ершов В.П. Ель (хвойные) в образной характеристике «иного мира» (на материалах карельского фольклора) // Проблемы духовной культуры народов Европейского Севера и Сибири. — Петрозаводск, 2009.
3. Ершов В. Ель – древо мертвых // Локальные традиции в народной культуре Русского Севера. (Матер. IV Междунар. научн. конф «Рябининские чтения, 2003».). — Петрозаводск, 2003.
4. Калевала. Карело-финский народный эпос / Собрал и обработал Э. Лённрот. Перевод Л.П. Бельского. Иллюстрации Г.А. Стронка. Художественное оформление Н.А. Родионовой. Вступительная статья Э.Г. Карху. — Петрозаводск: Карелия, 1985. - 384 с. 
5. Киселев А.В. Почитание деревенских святынь в народной культуре (по материалам северных уездов Ярославской губернии XIX — начала XX века).
6. Кокуева Ольга. О чем молчат святые ели. Семантика ели и культурологические параллели в русско-финской обрядности. — http://merjamaa.ru/news/semantika_eli_1/2012-06-25-590.
7. Конкка А. Дерево у могилы. На кладбищах Северо-восточной Карелии — http://nebokakcofe.ru/archives/733.
8. Конкка У.С. Поэзия печали. Карельские обрядовые плачи. — Петрозаводск, 1992.
9. Косменко А. П. Традиционный орнамент финноязычных народов Северо-Западной России. — Петрозаводск, 2002.
10. Кочкуркина С.И, Куспак Н.В., Мамонтова Н.Н., Платонов В.Г. Древний Олонец. — Ин-т языка, лит-ры и истории Карельского науч. центра РАН. — Петрозаводск, 1994.
11. Криничная Н. А. Русская народная мифопоэтическая проза. Истоки и полисемантизм образов. — Петрозаводск, 2000.
12. Кузнецова В.П. Причитания в северно-русском свадебном обряде. — Петрозаводск, 1992.
13. Медведев П.П. Некрокультовые сооружения Беломорского Поморья // Выговская поморская пустынь и ее значение в истории России. — СПб, 2003.
14. Морозов И.А. Кукла в современном обиходе // Актуальные проблемы полевой фольклористики. — М., 2002.
15. Никитинский И.Ф. О деревенских святынях Вологодского края (святые рощи, деревья, камни, горы, источники) // Русская культура на пороге третьего тысячелетия: Христианство и культура.- Вологда, 2001.- С. 90–93.
16. Строгальщикова З.И. Погребальная обрядность вепсов // Этнокультурные процессы в Карелии.
17. Угрюмов А.А. Кокшеньга: Историко-этнографические очерки. — 2-е, доп. — Вологда, 2003. — 192 с.
18. Угрюмов А.А. Кокшеньга — край чуди заволочской // Север. — 1981. — №4. — С. 95–106.
19. Чернецова С.Б. «Заповедная роща» св. Стльвестра Обнорского // Ярославский педагогический вестник. — 2014. — №1. — Т. I (Гуманитарные науки). — С. 239–243.
20. Экологика. Ель. Часть 2. — http://www.tdecologica.ru/info/porody_derevev/el_chast_2/. 

Автор: Кукуй Оли / Ольга Кокуева. Общество "Metsa Kunnta"

Использованы фотографии: Сергей Зайков и RITVA KOVALAINEN & SANNI SEPPO