3. «Поморские ответы» неправедному миру.

Другое направление староверия – «беспоповщина» – не признавало возможность «перемазывания» священников из подпавшей под власть «духовного дьявола» церкви. Сохранение же церковной службы считало возможным, ссылаясь на указания Св.Отцов, что в дни гонений «сами себе священницы бываете».

Зародилась беспоповщина в Новгородских землях. Её последователи стяжали «Духа святаго» в коллективных молитвах и труде. Они считали, что мир уже «пал во ад» и постоянно ожидали «последних времён». Царя же признавали то ли за «рог антихриста», то ли – за самого его…

«Поморское» согласие, названное так по месту пребывания первых его общин на озере Выг в Карелии, неподалёку от Белого моря, основано Андреем Денисовым – князем Мышецким - и дьяконом Шунгского погоста (в Заонежье) Даниилом Викуловым.

Их проповедь («Поморские ответы» на кривоблудные вопросы иерархов официальной церкви) задала направление всей «беспоповщине».

Поморские общины возникли во многих местах на Севере и в центре России.

Однако, из-за принятия верхушкой поморцев молитвы за царя (1730-е гг.) и тем, по сути, отступления от основ их радикальной эсхатологии, влияние Выга на беспоповское направление ослабло.

К концу 18 века большинство общин поморцев влились в идеологически близкие, но не приемлющие молитву за царя беспоповские согласия «филиповцев» и «федосеевцев», которые декларировали себя в качестве «старо-поморцев». К «филиповцам», отделившимся от выговских поморцев, перешло большинство поморских общин Севера и, отчасти, Костромской и Вятской земель. Переселенцами с Выга являются «кореляки» – жители некоторых деревень Ковернинского р-на Нижегородского края.

4. Общины «непримиримых» Феодосия Урусова.

Федосеевское согласие было основано дьячком Феодосием Васильевым, из рода бояр Урусовых. По представлениям «федосеевцев», самый институт государства является злом. Члены их церкви должны уклоняться от всякого соприкосновения и избегать всякого сотрудничества с властями.

В конце 17 века Феодосий со своими сподвижниками уходит из Новгорода к Невелю, за тогдашнюю польскую границу. Основанную здесь общину держит в строгости и трудовом «подвиге». Но при нашествии Карла 12-го вынужден искать спасения вновь в России. В 1710 г. федосеевцам дал убежище светлейший князь Александр Меншиков, поселив их в своём имении Ряпина мыза на западном берегу Псковского озера.

Феодосий поехал в следующем году в Новгород, но был схвачен и умер в заточении. Ряпинская обитель стала местом духовного притяжения для беспоповцев многих областей. И в итоге, в 1722 г. была разорена властями.

Федосеевцы разбрелись по всей России. Обосновались в Москве, в Риге, в Юрьевском уезде (в нынешней Эстонии), во многих уездах Псковской, Новгородской, Тверской, Ярославской,  Костромской, Вятской губерний и некоторых других. Их радикальная проповедь нашла горячий отклик среди населения Верхневолжья. К концу 18 века «федосеевщина» стала почти настолько же влиятельной, насколько и более привычная для Верхневолжья «поповщина».

5. Оплот федосеевцев в пределах Нерехотско-Кинешемского «Мерьского клина».

Центром Федосеевского согласия с 1770-х гг. становится обитель Преображенского кладбища в Москве.

певчие-федосеевцы

Её основателем был московский купец Илья Алексеевич Ковылин, торговец и владелец кирпичных заводов, родом – из крестьян с.Писцово Нерехтского уезда. Благодоря его покровительству федосеевский толк распространился среди крестьян Писцовской волости и близлежащих волостей сёл Сорохта, Кулига-Марьино, Дуляпино, Середа, Широково, Шухомош и др.

Это местность с высокой концентрацией топонимов мерянского происхождения: Моруево, Чудь, Стипирёво, Цыпышево, Микшино, Шолгомош...

Нерехотско-Кинешемский "мерянский клин" - часть этнографической карты Костромского края

Такое совпадение не может быть случайным. Особенности этно-культурной традиции местного населения – потомков мери совершенным образом способствовали восприятию его представителями крайне пессимистических по отношению к окружающему миру «федосеевских» взглядов.

Писцово и окрестные деревни славились своими мастерами резьбы по дереву. Им принадлежит авторство особого «Ивановского» стиля резных наличников с замысловатым узором «сильно пророщенных» антропоморфных и зооморфных фигур, образы которых восходят к традиционным представлениям населения Верхневолжья.

"пламенеющая меряника"

6. Пошехонцы. Бегство как подвиг. «На лесной дорожке, и в подполье немножко…»

С самого начала староверческого движения странничество и укрытие в скитах от «падшего во ад» мира почиталось за особую добродетель. Однако, крайнее усиление крепостнического гнёта в кон.18 – нач.19 вв. привело к массовости этого явления и оформлению его в особое течение. Один бежавший из рекрутчины мещанин Переславля-Залесского обратился поначалу к «беспоповской» староверческой мудрости московских «филлиповцев» и «федосеевцев». Однако, заметив их нетвёрдость перед властями, ушёл в самостоятельное «странство», самокрестившись в 1772 г. под именем Евфимий.

Из Москвы он отправился на Ярославщину, зная что этот край – оплот староверов. Ярославская купчиха Матрёна Пастуховоа, у которой он поселился, стала первой содержательницей страннической «пристани».

Настоящему православному христианину надлежит «таиться и бегати», а не «укрываться за еретическими попами», заявлял Евфимий в своих рассылаемых во все концы записках к «беспоповским» общинам. Из Ярославля он отправился в Пошехонские леса, где нашёл множество единомышленников. Это не случайно, поскольку они были населены прямыми потомками мери и веси.

Затем основал общину в д.Малышево недалеко от с.Сопёлки под Ярославлем. Здесь заметим, что местность к юго-востоку от Ярославля характеризуетя повышенной концентрацией мерянских топонимов (Туношна, Когаево, Рохма). Название «Сопелки», возможно, восходит к мерянскому «сепель / цепель» – т.е. «угор», «горка», «грива».

Когда начались аресты бегунов, Евфимий со товарищи переселился в Галичские леса. Потом вернулся вновь в Малышево. С 1792 г. продолжателем его дела, главной наставницей бегунов стала его спутница по жизни Ирина Фёдоровна. Она переселилась в Сопёлки, где крестила «в странство» прибывающих отовсюду русско-мерянских пилигримов.

Брак в «бегунстве» считался более тяжким грехом, чем связь по любви. Поэтому, не смотря на предусмотренные на этот случай эпитимии, далеко не все вели монашеский образ жизни. Крестились «бегуны» в реке или ручье, иногда – в кадке или чане. Хоронили, завернув в саван из белёной рогожи, без гроба, в неглубоких ямах. В лесу, в роще, в поле. А зимой – в сарае или на дворе. При этом, голову клали выше, чем ноги. Церковные службы проходили в моленных домах. В Сопёлках таких было пять.

По большим праздникам собирались хоры певчих. А наставник читал проповедь-наставление. Иконы весьма почитались. Поэтому среди странников было развито иконописание и литьё медных иконок-складней.

Странники брали на себя миссию спасения душ «заблудших» православных: «Тело наше страхом Божиим накажем, и прочим путь ко спасению укажем…». Стихотворчество среди них было сильно развито и способствовало распространению их учения. Стоило одному наставнику провести «собеседование» со встретившимися ему на пути крестьянами, как те проникались его нетерпимостью к властям, а своего помещика начинали почитать, не иначе, как «поганца».

Активная «бегунская» проповедь с применением стихотворчества типологически сравнима с прежней стихотворной «проповедью» странствующих скоморохов. Представления о мире и жизни поменялись, но традиция осталась.

В начале 19 в. странничество распространяется по всему Верхневолжью. В 1812 г. основана община в с.Красном Костромского у. В 1824 – в Сидоровском Кинешемского у. (на окраине Вичуги). С 1835 г. проповедь «странства» проникает в Тверскую и Нижегородскую губ. (в Балахнинский, Горбатовский у. и в сам Нижний). Затем – в Саратовскую и Астраханскую губ. А оттуда распространяется на Урал и в Сибирь (в Тюмень и Томскую губ.).

Нижегородские «бегуны» освоили плетение сетей и ежегодно стали сплавляться по Волге к Астрахани ради рыбного промысла. Некоторые вдоль Каспийского берега достигали Закавказья и даже берегов Персии. Через них «бегунство» закрепилось и в Казанской губ.

Появились «бегуны» в р-не Шуи, Иванова, Дмитрова и в Москве. В Москве пользовались неизменным покровительством богатейших купцов-«беспоповцев», в т.ч. первых Гучковых.

В 1840-х гг. в Костромской земле странничество распространилось в Костромском, Нерехотском, Кинешемском и Юрьевецком уездах.  В Нерехотском у. – в Плёсе и в деревнях вокруг Писцова и Середы (ныне – Фурманов). Возле Плёса в лесу на Городине основан скит из 13 полуземлянок. В Костромском у. – вокруг сёл Красново, Здемирово, Сунгурово и Прискоково. В Кинешемском у. – вокруг сёл Вичуга, Углец, Батманы, Шилекша, Дебави, Семёновское, Белый Никола, Комарово и др. В Юрьевецком у. – в Филисове, Рахманине и Рождествине. В «бегунство» перешла половина «белопашцев» с.Коробова – потомков Ивана Сусанина. 

В Ярославской губ. странничество распространилось в Ярославском, Даниловском, Романовском, Угличском, Ростовском, Рыбинском и Пошехонском уездах. В Ярославском у. – в 89 селениях и в самом Ярославле. В Даниловском у. – в 9 селениях и Даниилове. В Романовском у. – в 29 селениях и Романове. В Угличском у. – в Угличе и в Заозёрье. В Ростовскому.  – в селе Угодичи. В Рыбинском у. – в Рыбинске и д.Кашкино. В Пошехонском у. – в 39 селениях и Пошехонске. В Пошехонском уезде особо выделялась «буйная» местность Мусоры, включавшая в себя 14 селений на границе с Вологодской губ.

Сопёлки стали признанным центром «бегунов», их столицей. Здесь собирался их «верховный совет». Для обеспечения безопасности странников на случай полицейских облав в домах-«пристанях» странноприимцев были устроены т.н. «уборки», – особые потайные помещения: чуланчики в сенях, двойные стены в запечье, двойные крыши на чердаках, скрытые каморки-погреба (а иногда и светлые, оборудованные всем необходимым подземные комнаты) и подземные ходы в подполье. Они соединялись между собой, имели выход на крышу, в хлев и на огород, за пределы избы. Из 56 домов в Сопелках в 30 были подобные «уборки».

Особым странническим подвигом был у «бегунов» уход в леса. Наиболее популярными для укрывательства были Пошехонские леса. Особенно – местность Шаготь (в средней части лесов между Романовом, Даниловом и Пошехонском). Здесь для «спасения душ истинных христиан» было оборудовано множество хорошо замаскированных землянок. Впрочем, имелись они в лесах возле каждого крупного «бегунского» селения. Вот описание землянки в лесу у Туношны под Ярославлем, обнаруженной в 1852 г. воинской командой «Особой следственной комиссии по делу секты бегунов».

«Землянка … глубиною три аршина и состоит из сеней, избы и горницы. Потолок постлан наравне с поверхностью земли и покрыт мохом. В потолке прорублены четыре окна: два в избу, одно в горницу и одно поверх трубы для прохода дыма». Вход устроен через западню в земле, из которой был лаз и лестница в сени. В избе «устроена русская печь, а под печью вырыт колодезь». Вырыта землянка в густом лесу, «а между большими деревьями посажен мелкий лес, маскирующий её совершенно».

Бродяги-«бегуны» не имели ни каких официальных документов. Некоторые пользовались поддельными. Особо же рьяные рисовали себе особый бегунский «духовный паспорт». Обычно он начинался словами: «Дан сей пашпорт от града вышняго…»; «…Приложено к сему пачпорту множество невидимых святых отец рук». Или: «Объявитель сего раб Исуса Христа … уволен из Ерусалима града Божия в разные города и селения ради души прокормления…».

В случае дальнего странствия для памяти составлялись подробные маршруты: от села к селу,  от «пристани» к «пристани». Наиболее оживлённой «магистралью» их странствий были тропы вдоль Волги от Пошехонска и Рыбинска к Ярославлю, Сопелкам, Писцову, Середе, Плёсу, Вичуге и далее через Лухские и Пучежские леса к Балахне и Нижнему.

К «бегунам» нередко прибивались беглые солдаты и некоторые другие субъекты, не гнушавшиеся разбойного промысла. Конспиративная инфрастуктура «бегунов» как нельзя лучше подходила для их делишек. Криминальная обстановка вокруг Ярославля в 1840-х гг. заметно осложнилась. Это вызвало появление в 1849 г. «Особой следственной комиссии» и, в итоге, привело к разорению Сопелок и ряда других опорных пунктов «бегунов» Ярославщины в начале 1850-х.

В Пошехонских лесах разбойнички тоже пошаливали. Для их разгрома в 1846 г. был направлен пехотный батальон. На дорогах были выставлены заслоны. А окрестные деревни намеренно разорялись солдатами этой карательной команды. За три года Вологодский и Пошехонский остроги были переполнены «истинными христианами». 

После извода пошехонских «лесных братьев» и разорения Сопелок избежавшие плена бежали в соседние губернии: Вологодскую, Олонецкую, Архангельскую и Вятскую, где «бегунские» идеи так же нашли благодатную почву.

В 1860 г. «преимущим старшим» наставником «бегунов» Никитой Семёновым (Киселёвым) были составлены «Статьи» (устав), по которым в страннической церкви устанавливалась строгая иерархия. Доходы от ряда «статейных» промыслов становились «общими» и шли частью на усмотрение старших, а частью распределялись между членами общины.  В 1895 г. все общества «статейных» странников были распределены по пяти «странам»: Ярославской, Вичугской, Вологодской, Каргопольской и Казанской. Данилов стал центром «статейников». Здесь было открыто их духовное училище (существовало до 1930 г.).

К концу 19 в. важным «бегунским» центром стала местность Озёра на границе Ярославской и Костромской губ., где «бегуны»-заводчики братья Понизовкины выстроили 14 химических и паточных заводов. Ныне это пос. Кр.Профинтерн.

Отметим, что местность Озёра – один из многочисленных уголков Верхневолжья, где меря сохраняла свою самобытность долее, чем в других местах. Половина названий селений имеет здесь мерянские корни: Ворокса, Ученжа, Согожа, Искробол, Цицерма, Шачебол, Яхробол, Тюньба.

В 1911 г. между преимущим старшим Александром Рябининым (отцом Арсением) и руководителем Вичугской страны Фёдором Михайловым возник спор «о паровой мельнице», устроенной Рябининым в Данилове. Такое «обмирщение» и тяга к прибытку главы страннической церкви была многим «бегунам» непонятна. Поддержали вичужан и Понизовкины. Большой собор 1912 г. «статейных» странников в д.Сокериха, что возле Вичуги, осудил образ действий Рябинина. Тот не смирился и провёл «соборы» своих сторонников в Пензе и в Казани. Так «статейники» разделились на «Фёдоровское» и «Александровское» братства.

7. Разбойник Васька Чуркин.

Особенности «бегунской» организации, а так же противозаконные и сомнительные промыслы, распространённые в некоторых староверческих обществах, повлияли на традиции блатного мира 20 в. Вместе с тем, в них заметно и некоторое поздне-мерянское влияние. Так, «блатная феня» имеет своей подосновой «офенский» язык потомков суздальской мери.

Одним из уголков, где органично сочетались мерянские и староверческие традиции и, вместе с тем, были распространены незаконные промыслы, являлись подмосковные Гуслицы. Здесь использовался «масойский» язык, разновидность «офенского». Мас – я, наш, свой человек. Лох – мужичина, недотёпа. Кубёха – женщина.

Подделка ассигнаций считалась здесь и в соедней местности Вохна (ныне – Павловский Посад с окрестностями) весьма почтенным занятием. Когда сеть в Москве была накрыта, гусляки стали переправлять партии «дукатов» на Нижегородскую ярмарку и дальше через Пермь в Сибирь, где те выменивались у туземцев на меха.

Сбывались меха на той же Нижегородской ярмарке. Добытые таким образом капиталы вкладывались в торговлю и фабричное производство.

Со временем, повышение качества банкнот и ужесточение наказаний за их подделку вынудили гусляков перейти на подделку железнодорожных билетов и билетов в Большой театр. В советское время они специализировались на подделке удостоверений, справок и прочих документов.

Доблестью считалось «стисать ловока с катыками», т.е. украсть лошадь с колесами. Во многих дворах были особые ямы, в которых можно было спрятать телегу вместе с оглоблями. А вторые ворота вели с усадьбы прямо в глухой лес, куда уводили лошадей.

Многие гусляки занимались профессиональным нищенством, которое продержалось в некоторых деревнях вплоть до 1950-х гг. Умудрялись приносить из Москвы целые мешки со снедью. Некоторые объявляли себя погорельцами и собирали с сердобольных купчих немалые суммы.

Местные парни забавлялись сбором дани (10%) с проезжающих через их земли купцов-новообрядцев. Более всех в этом деле прославился уроженец гуслицкой д.Барская Василий Чуркин (от «чурка» – обряд заговора). Он не ограничивался рейдами по лесам, но частенько наведывался за данью к фабрикантам прямо в их конторы.

В 1873 г. его взяли на ж.-д. станции Фаустово Рязанской жел.-дороги и препроводили в каземат Богородского тюремного замка. Но вскоре он оттуда бежал, став одной из легенд уголовного мира России. Позднее он ещё дважды бежал из под стражи. Его считали волхвом и чародеем, способным обращаться в кого угодно и пролезать в любую щель. Кроме того, его почитали, как «справедливого разбойника». Как-то раз, проходившую лесом старушку обобрал один из членов его ватаги. Василий заставил негодника отдать ей всё, и от себя добавил целковый: «Знай, что Чуркин простых людей не трогает...».

Любопытно, что гуслицкая деревня Молоково является малой родиной Александра Коржакова – начальника Службы безопасности президента РФ в 1991-96 гг., а так же Николая Дёмина, два десятка лет проработавшего комендантом Большого Кремлевского дворца. Коржаков в шутку называет Молоково «моё Простоквашино».

Гуслицкий край всегда считался зажиточным. Отсутствие плодородных почв не мешало гуслякам богатеть. Многие гуслицкие крестьяне устраивали в своих деревнях фабрики, преимущественно ткацкие. Из Гуслиц вышли известные купеческие фамилии: Балашовы, Громовы, Рахмановы; а ещё - дед писателя Ивана Шмелёва.

Автор - Василий Малышев. Кохма.

Продолжение - Первая часть
Продолжение - Третья часть